Парижская коммуна: 73-дневная вахта

[Capra Milana]

Подготовлены и представлены гражданам читателям


Ранее опубликовано...

Vive la Commune de Paris!

А.Лурье. Портреты деятелей Парижской коммуны (М.: госполитиздат. 1956): 1, 2, 3, 4
Э.Белфорт Бакс. Парижская коммуна 1870-1871 гг. (Пг., 1918)
Речь Эжена Варлена перед судом в 1868 г. по делу о Международном товариществе рабочих (Вятка, 1918)
Письма рабкорров Парижской коммуны (М., 1937)
Гюстав Лефрансе. Воспоминания коммунара (Л.: Прибой. 1925)
М.Вильом. В дни Коммуны: записки очевидца (Л.: Прибой. 1926)
Луи Дюбрейль. Коммуна 1871 года (Пг., 1920)
К.Беркова. Парижская коммуна и русские революционеры (М., 1926)
Э.Желубовская. Крушение Второй империи и возникновение Третьей республики во Франции (М.: изд-во АН СССР. 1956)
П.Лавров. Парижская коммуна 18 марта 1871 г. (Л.: Прибой. 1925)
Б.Итенберг. Россия и Парижская коммуна (М.: Наука. 1971)
И.Книжник-Ветров. Русские деятельницы 1-го Интернационала и Парижской коммуны. Е.Л.Дмитриева, А.В.Корвин-Круковская, Е.Г.Бартенева (М.-Л.: Наука. 1964)

= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =

24-28 мая. А.Молок. Белый террор во Франции в 1871 г. (с приложением статьи В.И.Ленина «Памяти Коммуны». М.: изд-во ЦК МОПР СССР. 1936)
В.Арендт. Дни Коммуны 1871 года (М.: изд-во Ц.К.МОПР. 1929)
О.Вайнштейн. История парижской Коммуны (М.: журнально-газетное объед-е. 1932)
А.Арну. Народная история Парижской Коммуны / Полный перевод с французского (Пг.: изд-во Петроградского Совета Рабочих, Крестьянских и Красноарм. депутатов. 1919)
Ж.Буржен. История Коммуны / перевод с франц. (Л.: Прибой. 1926)

= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =

— Что вам хочется смотреть, дети, — говорит мать своим дочерям, — развалины или трупы?
— О, и то и другое, маменька, и то и другое!
— Ну, так вот что мы сделаем: мы поедем сначала смотреть на мертвых... Только уж позавтракать придется как попало.
— Ничего, маменька: мы возьмем с собой по кусочку хлеба!
— Хорошо! И если я не слишком устану, мы пойдем смотреть на пожары вместо десерта.
И девочки захлопали в ладоши.

«Парижский журнал» 5-го июля 1871 г. Прелестный портрет буржуазии, нарисованный ею самою.

Шапки долой! Я буду говорить о мучениках коммуны!

upd 5/12/10. Гражданин коммунар-Курск добавил фантастический рассказ Р. СИРАЗЕТДИНОВА "УРОК ИСТОРИИ"

запись создана: 17.03.2010 в 13:02

@темы: АРТеФАКТическое/иллюстрации, новые публикации, полезные ссылки, товарищам

Comments

[heritier]

Рядом с этими, в славном Пантеоне мучеников будет вырезано имя

ВЕРМОРЕЛЬ.

Этот был тоже молод. Родился он в 1841 году. Имя свое сделал известным, публицистикой.
Подобно Делеклюзу, подобно Флурансу, он покинул, отряхнув пыль от своих ног, лагерь буржуазии, чтобы вложить свою руку в руку народа, жить, сражаться, и умереть с ним за него.
Но Верморель воспитывался к тому же в иезуитской семинарии. И он все преодолел, даже клерикальное воспитание, даже ядовитое влияние иезуита.
Основав газету «Французский Курьер», он одним из первых во время империи поднял знамя социалиста.
Клевета была ему наградой. В течении долгого времени в среде революционной партии он считался подозрительным.
Когда его выбрали в Коммуну, он находился в отсутствии; но он тотчас же явился на зов. Он не верил в победу и не обольщался иллюзиями. Но он, не задумываясь, пошел туда, куда звала его честь и опасность.
Здесь он не замедлил сделаться одним из главнейших ораторов собрания и обнаружил деятельность самую неутомимую и самую разностороннюю. Он регулярно присутствовал на всех собраниях в городской ратуше, принимал деятельное участие и работал своей комиссии; когда не мог говорить лично — писал; если требовалось, он бегал по аванпостам; был, одним словом, везде и повсюду, где считал себя способным оказать какую-нибудь услугу, где находил нужным исполнять какую-нибудь обязанность.
Когда версальцы вошли в Париж, этот литератор, этот журналист, в котором не было и тени солдата, прошлая жизнь которого была вся — наука, вся — умственная работа, этот человек вдруг преобразовывается, принимает участие в битвах, возит фургоны, разносит приказы, является повсюду, где наибольшая опасность, рискуя быть убитым двадцать раз в час.
Наконец, он падает, пораженный пулею.
Его уносят, стараясь укрыть. Но его открывают и несут пленником в госпиталь, где он медленно умирает.
Как мучительна должна была быть эта продолжительная агония под караулом версальских тюремщиков, вдали от своих, без возбуждения боя, в самый разгар этой мрачной и кровавой гибели первого города в мире и благороднейшего дела в истории.
Несколько часов перед тем, как быть раненым, Верморель, привозивший снаряды в Монмартр, встретился с Ферре.
— Видите, Ферре, — сказал он ему, намекая на некоторые печальные разногласия, — члены меньшинства исполняют свой долг.
— Члены большинства исполняют свой! — ответил Ферре.
И оба эти человека, которые должны были так скоро умереть, и тот и другой, расходятся с этими гордыми словами.
Но перо выпадает у меня из рук, а имена так и толпятся в моей памяти.

[heritier]

Мне хотелось бы говорить обо всех, но я не мог бы даже перечесть их имена!
Но скажу еще об одном, — о

ФЕРРЕ.

В Пелажи, в тюрьме, куда нас обоих бросил деспотизм империи, познакомился я в первый раз с Ферре.
Невозможно забыть эту бледную, сухую, энергичную фигуру и это лицо, пересеченное длинным, падавшим прямо на рот, носом, и эти черные глаза с быстрым, мрачным взглядом.
В Коммуне он редко принимал участие в прениях. Он занимался полицией вместе с Раулем Риго, которого под конец и заменил в качестве делегата при префектуре.
Всегда спокойный, обыкновенно молчаливый, несколько холодный на вид, этот человек вмещал железную волю и мужество героя в слабом и хрупком теле.
Это была натура экзальтированная, хотя и сосредоточенная, напоминавшая своим сдержанным энтузиазмом и несокрушимой волею тех реформаторов XVI века, которые повторяли свое исповедание веры среди пламени костров.
Пред лицом военного совета, приговорившего его к смерти, при самых грубых оскорблениях, он был величествен своим холодным спокойствием и презрением к палачам, которых победа перерядила в судей.
За час до казни он написал сестре письмо без фраз, в котором объявляет себя полным атеистом и материалистом.
В течение двенадцати недель со дня произнесения приговора он ждал смерти!
Версальцы умышленно продолжали предсмертные муки осужденных, надеясь такой пыткой сломить эти геройские души.
Гастон Кремье, из Марселя, был казнен шесть месяцев спустя после своего приговора.
Но палачи ошиблись.
Ни один из них не изменил себе! Все, как на улицах, так и у столба Сатори, как неизвестные, так и знаменитые, как в темном закоулке, так и перед глазами истории, все умерли бестрепетно, с высоко поднятой головой.
У Ферре, как и у прочих, была своя Голгофа.
Мать его умерла сумасшедшей отчаяния.
Брата его держали, как помешанного, в одной из версальских клеток.
Отец его был в плену.
Сестра его, 19-ти лет, осталась одна в этом ужасном одиночестве, населенном призраками убитых или помешанных, между только что засыпанной могилой матери и только что вырытой, зияющей могилой, ожидавшей ее брата.
Безмолвная, гордая, непоколебимая, достойная брата, которому предстояло умереть, она работала день и ночь, чтобы жить самой и каждую неделю двадцать франков осужденному.
Наконец, 25 ноября, в шесть часов утра, Ферре повели на Сатори вместе с Росселем и Буржуа – бедным солдатом, имя которого тоже следует помнить.
Весь в черном, с сигарой во рту, с лицом, на котором не шевельнулся ни один мускул, медленным и твердым шагом подошел он к столбу, который был ему назначен, встал и взглянул в лицо смерти.
Раздался залп. Россель и Буржуа упали, Ферре остался на ногах.
Раздался второй залп, он опустился.
Тогда один из солдат подходит и вкладывает ему в ухо дуло своего шаспо и простреливает ему голову.
Его убивают в три приема.
Таковы были эти люди! Таков народ Коммуны!
Мы закончим грозными словами, сказанными Ферре перед военным советом, которому было поручено зарезать его «на законных основаниях».
Всякие комментарии ослабили бы их.
Это, вместе с тем, — пророчество о грядущем воскресении бессмертной идеи, которую тщетно старались утопить в крови ее защитников:
«Как член Коммуны, я во власти ее победителей. Они хотят моей головы — пусть берут ее! Никогда я не попытаюсь спасти свою жизнь подлостью. Я жил — свободным, таким и умру.
Прибавлю еще одно: счастье изменчиво. Будущему поручаю я заботу о моей памяти и мою месть.»
И будущее исполнит это завещание!



МЕРТВЕЦЫ КОММУНЫ
Артур Арну
Государственное издательство, Уральское Областное отд. Екатеринбург, 1921

[Mezzo soprano]

И будущее исполнит это завещание!

Жорж Кулонж (Georges Coulonges)
4.04.1923 - 12.06.2003
ПОЮЩАЯ КОММУНА (La commune en chantant...)
объединение французских издательств, 1970
К 100-летию Парижской коммуны
на французском языке

Автор - сам сочинитель песен, сценарист, писатель, прочитать о нем можно тут и тут, например.
Эта книга написана по архивным материалам.

Défends-toi, Paris, défends-toi (Защищайся, Париж, защищайся!)
Les damnés de la terre (Проклятия земли)
Elle n'est pas morte (Она не умерла)
Le Temps des cerises (Время вишен)

[коммунар-Курск]

Извиняюсь за то, что еще плохо владею правилами данного сайта. Но читаю его давно. Нигде не упоминается фильм "Зори Парижа", на мой взгляд - лучший фильм о коммуне. А так же немой фильм "Новый Вавилон".
К стихам о коммуне хотел бы добавить стихотворение неизвестного мне послереволюционного автора, которое в детстве мне рассказала моя бабушка. Она учила его в школе в двадцатых годах. И оно врезалось мне в память.
День Парижской коммуны.
Мы в этот день свободною мечтою,
Живем в дали минувших дней.
И вспоминаем тех что пали как герои ,
Среди парижских площадей,
Что первые в открытый бой вступили,
За коммунизм с озлобленным врагом,
И гул борьбы мятежный пробудили в молчаньи мировом,
Им не было дано победой насладиться,
Они погибли все от вражеской руки ,
Но в наши дни идем за них мы биться,
Идут несметные армии-полки,
И старый мир дрожит от их удара,
Что бы потом исчезнуть без следа,
А над могилой павших коммунаров,
Сияет славой вечною звезда!

[Nataly Red Rose]

Граждане! большое спасибо от vwr, rexy-craxy, al_hromov, andy_tsb, mlle anais!

[Nataly Red Rose]

коммунар-Курск, спасибо. Интересно узнать, чьи же это стихи. Посмотрю на "Пролеткульте".
А по фильмам - может, знаете ссылки? Некоторым удается и фильмы скачивать.

[Capra Milana]

Спасибо вам, граждане.

Belle Garde, благодаря Вашей находке (фотографии) откладываю пока публикацию французского альбома, изданного к 100-летию Коммуны. Он на самом деле огромный, я даже не успела все отснять.

коммунар-Курск о стихотворении - подумалось, что это из школьного учебника тех лет.
"Зори Парижа" скачать можно здесь, но за некоторую плату. А здесь, кажется, бесплатно. Кому техника и трафик позволяют...
Описание фильма.

[С-Нежана]

СЛЫШИШЬ, ПАРИЖ, ЭТО Я!
(У Стены Коммунаров)

Слышишь, Париж, это я,
Я у Стены коммунаров стою.
Давняя слава твоя
Входит легендою в душу мою.

Бьют барабаны поход -
Ради свободы, во имя любви.
Всюду, где битва идет,
Рядом с бойцами встают
Коммунары встают
Коммунары твои.

Знал ли рабочий Париж,
Знамя подняв на весенней заре,
Знал ли, что ты озаришь
Пресню и Питер в седом ноябре?..

Помнишь, Париж - это я
Мартовским утром столетье назад,
Я воевал за тебя
Здесь, на вершинах твоих баррикад.

Бьют барабаны поход -
Ради свободы, во имя любви.
Всюду, где битва идет,
Рядом с бойцами встают
Коммунары встают
Коммунары твои.


Лев Ошанин. 1966

[Cosmopolite]

КОММУНАРЫ

О барабанщики предместий,
Стучите детскою рукой
По коже гулкой.
Голос мести
Вы носите перед толпой.
Воспоминания не надо
О прошлом, дальнем и чужом,
Когда мигают баррикады
Перелетающим огнем.
Когда в пылании пожара,
Когда в залитый дымом час
У сумрачного коммунара
Для выстрела прищурен глаз.
И в переулках заповедных,
Где ветер пел с флюгаркой в лад,
Воздвигнут баррикад победных
Теперь неумолимый ряд.
Ложатся пули ближе, ближе,
И вот (благословенный день!)
Летит по мертвому Парижу
Кровавая Марата тень.
Она летит в бряцаньи стали,
В гудении военных гроз,
Обвязана широкой шалью
Сухая прядь его волос...
Над баррикадами взлетает
Огонь ружейный. Но Марат
Летит. И ветер развевает
Его истрепанный халат.
Запомните! Из гулкой теми
Он вышел в бешеный простор,
Чтоб новое увидеть племя,
Чтоб новый слышать разговор.
О барабанщики предместий,
Пусть будет яростней раскат.
Научит вас науке мести
Из гроба вышедший Марат.
Пусть вражеские пушки лают,
Шальной выбрасывая груз,
Над вами руки простирают
Бланки, Домбровский, Делеклюз!
Тот сохранит любовь и веру
В себя и трудовой народ,
В чьем сердце голос Робеспьера
Чрез восемьдесят лет живет.
Вы падаете, коммунары,
С ружьем в повиснувшей руке,
Но пламень вашего пожара
Уже восходит вдалеке.
Чрез горы и поля пустые
Рекой потек он. И зажег
В таинственных снегах России
И каждый куст, и каждый лог,
О барабанщики предместий,
Когда же среди гулких плит
Ваш голос ярости и мести
Вновь над Парижем прогремит?
Когда ж опять предместье встанет
И заклокочет в ночь набат,
Когда ж огонь ружейный грянет
С воспламененных баррикад?
Когда ж суровей и бесстрашней
Вы первый сделаете шаг,
Когда ж над Эйфелевой башней
Пылающий взовьется флаг?

Эдуард Багрицкий
1923

Спасибо всем, граждане!

[коммунар-Курск]

Совершенно верно. Это стихотворение скорее всего из школьного курса тех лет. Что касается фильма "Зори Парижа", то его можно свободно посмотреть на сайте "Красное ТВ", там есть и "Коммуна" П.Уоткинса. Хочу отметить что случайно посмотрев в первом классе "Зори Парижа" ,в 1979 году, заболел коммуной на всю жизнь. И хотя в этом фильме есть несколько ляпов , заметных правда только специалисту, считаю его лучшим фильмом передающим дух коммуны и образы коммунаров. Особенно сильна концовка фильма с атакой возле Ратуши : "Эй Лионец, а все таки черт возьми мы видели лицо будущего!"
Кроме того есть еще документальный фильм посвященный коммуне - "Алый парус Парижа", но скачать его не получается. Где то у меня еще есть методическая книга "День Парижской коммуны в школе", найду выложу данные. Еще хотел бы упомянуть стихотворение первоначально посвященное коммунарам Н.Некрасова "Смолкли честные, доблестно павшие", но не могу сейчас найти его текст.Есть еще книга кухно "Жизн под красным знаменем" о последнем Парижском коммунаре Адриане Лежене умершем в 1942 году в Новосибирске. Вот такой скомканный пост получился. И еще если кому интересно , то у мня храниться точная копия знамени 220-го батальона коммуны.
А из этой пушки всегда 18 марта производится салют.

[коммунар-Курск]

Еще вспомнил что была виниловая пластинка под названием "Мальчишки Парижской коммуны" с одноименной песней.

[коммунар-Курск]

Что то прорвало меня сегодня. Вспомнил что в Звездном городке видел настоящую медаль Парижской коммуны. За 72 дня ею было награждено несколько десятков человек. А наши советские космонавты брали ее на орбиту.

[Maria-S]

коммунар-Курск

методическая книга "День Парижской коммуны в школе", найду выложу данные.

Думаю, было бы очень полезно.

Еще хотел бы упомянуть стихотворение первоначально посвященное коммунарам Н.Некрасова "Смолкли честные, доблестно павшие"

Смолкли честные, доблестно павшие,
Смолкли их голоса одинокие,
За несчастный народ вопиявшие,
Но разнузданы страсти жестокие.

Вихорь злобы и бешенства носится
Над тобою, страна безответная.
Всё живое, всё доброе косится...
Слышно только, о ночь безрассветная,
Среди мрака, тобою разлитого,
Как враги, торжествуя, скликаются,
Как на труп великана убитого
Кровожадные птицы слетаются,
Ядовитые гады сползаются!

книга кухно "Жизн под красным знаменем" о последнем Парижском коммунаре Адриане Лежене умершем в 1942 году в Новосибирске.

В сети есть журнальные публикации о самом Кухно. А книгу, к сожалению, не повезло до сих пор добыть.

у мня храниться точная копия знамени 220-го батальона коммуны.
А из этой пушки всегда 18 марта производится салют.

Очень интересно. А откуда копия знамени, и где эта пушка находится сейчас?

О фильмах. Есть фильм о Луизе Мишель (по ссылке - постер). Не видела Если кому-нибудь когда-нибудь встретится, граждане...

[tawi-tum]

Большое всем спасибо!!!

А я все таки, хотя опоздала, хочу дать ссылку на страницу о Жан-Батисте Клемане, "Время вишен". На французском.

[коммунар-Курск]

Что касается пушки и знамени, то пушку делал когда вел кружки моделизма восстанавливал по фотографиям в масштабе ,только раньше эта пушка стояла на копии баррикады с фигурами трех коммунаров со знаменем 67 го батальона. К сожалению баррикада с коммунарами погибла , а пушка стоит у меня на компьютерном столе. Кстати знамя 67 го батальона было привезено в СССР Адрианом Леженом в отличном состоянии в 30-х годах. А знамя 220 го батальона было передано рабочим СССР французской делегацией в 1924 году. Это знамя сохранилось хуже ,оно пробито пулями. Оба знамении раньше выставлялись в музее В.И.Ленина где собственно в свое время я и снял размеры.
Еще просматривая библиографию коммуны не нашел там книги коллектива французских авторов под ред. Ж.Брюа "Парижская коммуна 1871 года" выпущенная в СССР к 100 годовщине. Есть наш фильм "Ярослав Домбровский" 2 серии, там еще Калягин снимался в одной из ролей.
И в конце вопрос ко всем. В советское время 18 марта шли передачи о коммуне, в сопровождении музыки под названием "Огонь Парижа", в стиле классики. Кто нибудь слышал эту мелодию, если да , то буду очень благодарен за ссылку.

[Maria-S]

коммунар-Курск
Замечательная пушка

наш фильм "Ярослав Домбровский" 2 серии

Да, и неплохой, на мой взгляд, фильм.

18 марта шли передачи о коммуне, в сопровождении музыки под названием "Огонь Парижа", в стиле классики.

Уже не застала те времена Буду знать теперь, поищем.
Книга - Парижская Коммуна 1871 г. Под ред. Ж. Брюа, Ж. Дотри и Э. Терсана, пер. с франц., М., 1964? Есть еще и другие, до которых тоже доберемся. В частности, работы Бажанова о юстиции в период Коммуны; переводные книги (Ф.Сарсе, М.Шури)...

tawi-tum спасибо за ссылку.

[коммунар-Курск]

Спасибо всем.
Как и обещал выкладываю, на мой взгляд неупомянутую литературу.

1. Илья Эренбург «Падение Парижа», рассказ «Трубка коммунара», Ленинград «Художественная литература» 1985 год.
2. В.Седых «Коммунары XX века» Москва «Молодя гвардия» 1986 год.
3. «Интернациональное наследие Парижской Коммуны» под. ред. Е.И. Кускова Изд- во политической литературы Москва 1971 год.
4. Эжен Потье Песни; Поэмы; Сонеты /Пер. с фр., сост. И коммент. В. Дмитриева. – М.: Худож. лит., 1986. 256 с.
5. Поэзия Французской революции 1848 г. Антология. Переводы В.Дмитриева, Редакция Вступительная статья и комментарии Ю.Данилин. ОГИЗ Государственное издательство художественной литературы МОСКВА 1948 г.
6. Арсений Рутько, Наталя Туманова «Ничего для себя». О Луизе Мишель.
7. В.Г. Дмитриев Эжен Потье – биография, МОСКВА просвещение 1985 г.
8. Арсений Рутько, Наталя Туманова «Последний день жизни». О Эжене Варлене.
9. Лев Славин «За нашу и вашу свободу!». О Ярославе Домбровском.
10. Жюль Валлес «Парижская коммуна». Изд-во «Наука» МОСКВА 1974 г.
11. Лев Кокин «Час будущего». О Елизавете Дмитриевой.
12. Сергей Тхоржевский «Испытание Воли». О Петре Лаврове.
13. Иван Щеголихин «Дело, друзья, отзовется». О Корвин-Круковской.
14. П.Чередниченко «Дочь России». О .Дмитриевой.
15. Ф.А. Хейфец «Парижские коммунары» Гос. Изд-во «Политическая литература» МОСКВА 1961 год.
16. Ю.И. Данилин «Поэты Парижской Коммуны» Изд.-во «наука 1983 г.
17. Е. Яхнина. И М. Алейников «Семьдесят два дня» Изд.-во «Детская литература».
18. Монография «Парижская Коммуна 1871 года.» под ред. Жана Брюа, Жана Дотри и Эмиля Терсана и при участии Пьер Анграна, Жана Бувье, Анри Дюбьефа, Жанны Гайяр и Клод Перро. Перевод с французского. Издательство «ПРОГРСС» МОСКВА 1964 г.
19. К.М. Даен М.И. Фриман «День Парижской коммуны в школе» Государственное учебно-педагогическое издательство министерства просвещения РСФСР, МОСКВА 1962 год.
20. Отличная книга о коммуне, даже не сказал бы что она детская, «Шарло Бантар» Е.Яхнина и М. Алейников Государственное издательство детской литературы Министерства просвещения РСФСР. МОСКВ 1962 г.
21. Очень интересная книжица - «Парижская коммуна» УКАЗАТЕЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ. Государственно библиотечно-библиографическое издательство Наркомпроса РСФСР. МОСКВА 1941 год.
22. И еще у Рэмбо есть повесть о коммуне «Разгром», она есть в интернете в электронном виде. Очень интересная позиция стороннего наблюдателя.

Хотел загрузить фото баррикады на фоне замени , но картинка не влезает. Уменьшу выложу.

Вот вроде бы и все на сегодня. Привет и братство!!!
Искренне Ваш LE COMMUNARD DE PARIS – Курск.

[Maria-S]

коммунар-Курск
спасибо!

5. Поэзия Французской революции 1848 г. Антология. Переводы В.Дмитриева, Редакция Вступительная статья и комментарии Ю.Данилин. ОГИЗ Государственное издательство художественной литературы МОСКВА 1948 г.

Эта книга отсканирована. Сначала хотели ее выложить на страницу революционной поэзии, потом прикинули - получается слишком много. Обработаем для pdf и тоже выложим на общее прочтение.

16. Ю.И. Данилин «Поэты Парижской Коммуны» Изд.-во «наука 1983 г.

Это ведь переиздание или 2-й том? Потому что вариант 1947 года: Ю.Данилин. Поэты Парижской Коммуны. Т.1 (М.: Худ.лит-ра. 1947) есть в библиотеке, частями
narod.ru/disk/8825604000/comm_poet1.pdf.html
narod.ru/disk/8825624000/comm_poet2.pdf.html
narod.ru/disk/8825639000/comm_poet3.pdf.html
narod.ru/disk/8825683000/comm_poet4.pdf.html
narod.ru/disk/8828109000/comm_poet5.pdf.html
narod.ru/disk/8828121000/comm_poet6.pdf.html
narod.ru/disk/8828142000/comm_poet7.pdf.html
или целиком файл у товарищей в библиотеке "Политазбука"
politazbuka.ru/knigi/danilin__poety_parizhskoj_...

Илья Эренбург «Падение Парижа», рассказ «Трубка коммунара», Ленинград «Художественная литература» 1985 год.

Илья Эренбург. Тринадцать трубок
Да, собиралась еще в прошлом марте добавить этот фрагмент или ссылку дать... Спасибо, что напомнили. Такой текст - всегда вовремя.

Salut et fraternite!

[Maria-S]

Илья Эренбург
Тринадцать трубок

ВТОРАЯ
Есть много прекрасных городов - всех прекрасней Париж, в нем смеются беспечные женщины, под каштанами франты пьют рубиновые настойки, и тысячи огней роятся на зеркальном аспиде просторных площадей.
Каменщик Луи Ру родился в Париже. Он помнил "июньские дни" 1848 года. Ему тогда было семь лет, и он хотел есть. Как вороненок, он молча раскрывал рот и ждал, напрасно ждал, - у его отца Жана Ру не было хлеба. У него было только ружье, а ружье нельзя было есть. Луи помнил летнее утро, когда отец чистил свое ружье, а мать плакала, вытирая лицо передником. Луи побежал вслед за отцом - он думал, что отец с вычищенным ружьем застрелит булочника и возьмет себе самый большой хлеб, больше Луи, хлеб с дом. Но отец встретился с другими людьми, у которых тоже были ружья. Они начали вместе петь и кричать: "Хлеба!"
Луи ждал, что в ответ на такие чудесные песни из окон посыпятся булки, рогалики, лепешки. Но вместо этого раздался сильный шум, и посыпались пули. Один из людей, кричавший "хлеба!", крикнул: "Больно!" - и упал. Тогда отец и другие люди стали делать непонятные вещи - они повалили две скамейки, притащили из соседнего двора бочонок, сломанный стол и даже большой курятник. Все это они положили посередине улицы, а сами легли на землю. Луи понял, что взрослые люди играют в прятки. Потом они стреляли из ружей, и в них тоже стреляли. А потом пришли другие люди. У них также были ружья, но они весело улыбались, на их шапках блестели красивые кокарды, и все называли их "гвардейцами". Эти люди взяли отца и повели его по бульвару Святого
Мартына. Луи думал, что веселые гвардейцы накормят отца, и пошел за ними, хотя было уже поздно. На бульваре смеялись женщины, под каштанами франты пили рубиновые настойки, и тысячи людей роились на аспиде зеркального тротуара. Возле ворот Святого Мартына одна из беспечных женщин, сидевшая в кофейной, закричала гвардейцам:
- Зачем вы ведете его так далеко? Он может и здесь получить свою порцию...
Луи подбежал к смеявшейся женщине и молча, как вороненок, раскрыл свой рот. Один из гвардейцев взял ружье и снова выстрелил. Отец закричал и упал, а женщина смеялась. Луи подбежал к отцу, вцепился в его ноги, еще подскакивавшие, как будто отец лежа хотел идти, и начал визжать.
Тогда женщина сказала:
- Застрелите и щенка!..
Но франт, пивший за соседним столиком рубиновую настойку, возразил:
- Кто же тогда будет работать?
И Луи остался. За грозным июнем пришел тихий июль, больше никто не пел и не стрелял. Луи вырос и оправдал доверие доброго франта. Отец Жан Ру был каменщиком, и каменщиком стал Ру Луи. В широких бархатных штанах и синей блузе он строил дома, строил летом и зимой. Прекрасный Париж хотел стать еще прекрасней, и Луи был там, где прокладывались новые улицы, - площадь лучистой Звезды, широкие бульвары Османа и Малерба, обсаженные каштанами, парадный проспект Оперы со строениями, еще покрытыми лесами, куда нетерпеливые торговцы уже свозили свои диковинны - меха, кружева и ценные каменья. Он строил театры и лавки, кофейни и банки, строил прекрасные дома, чтобы беспечные женщины, когда на улице дует ветер с Ла-Манша и в рабочих мансардах тело цепенеет от ноябрьских туманов, могли беспечно улыбаться, строил бары, чтобы франты не переставали в темные беззвездные ночи пить свои рубиновые настойки. Подымая тяжелые камни, он строил легчайший покров города, прекраснейшего из всех городов - Парижа.
Среди тысяч блузников был один по имени Луи Ру, в бархатных штанах, припудренных известкой, в широкой плоской шляпе, с глиняной трубкой в зубах, и, как тысячи других, он честно трудился над благолепием Второй империи.
Он строил чудесные дома, а сам днем стоял на лесах, ночью же лежал в зловонной каморке на улице Черной вдовы, в предместье Святого Антония. Каморка пахла известкой, потом, дешевым табаком, дом пах кошками и нестираным бельем, а улица Черной вдовы, как все улицы предместья Святого Антония, пахла салом жаровен, на которых торговцы жарили картошку, пресным запахом мясных, с лиловыми тушами конины, селедками, отбросами выгребных ям и дымом печурок. Но ведь не за улицу Черной вдовы, а за широкие бульвары, благоухающие ландышами, мандаринами и парфюмерными сокровищами улицы Мира, за эти бульвары и за лучистую Звезду, где днем на лесах качались блузники, прозван Париж прекраснейшим из всех городов.
Луи Ру строил кофейни и бары, он носил камни для "Кофейни регентства", излюбленной шахматными игроками, для "Английской кофейни", где встречались снобы, владельцы скаковых рысаков и знатные иностранцы, для "Таверны Мадрид", собиравшей в своих стенах актеров двадцати различных театров, и для многих других достойных сооружений. Но никогда Луи Ру, со дня смерти своего отца, не подходил близко к уже достроенным кофейням и ни разу не пробовал рубиновых настоек. Когда он получал от подрядчика несколько маленьких белых монет, эти монеты брал старый кабатчик на улице Черной вдовы, вместо них он давал Луи несколько больших черных монет и наливал в бокал мутную жидкость. Луи залпом выпивал абсент и шел спать в свою каморку.
Когда же не было ни белых, ни темных монет, ни абсента, ни хлеба, ни работы, Луи, набрав в кармане щепотку табаку или отыскав на улице недокуренную сигарету, набивал свою глиняную трубку и с ней шагал по улицам предместья Святого Антония. Он не пел и не кричал "хлеба!", как это сделал однажды его отец Жан Ру, потому что у него не было ни ружья, чтобы стрелять, ни сына, раскрывающего рот, подобно вороненку.
Луи Ру строил дома, чтобы женщины Парижа могли беспечно смеяться, но, слыша их смех, он испуганно сторонился - так смеялась однажды женщина в кофейне на бульваре Святого Мартына, когда Жан Ру лежал на мостовой, еще пытаясь лежа идти. До двадцати пяти лет Луи не видал вблизи себя молодой женщины. Когда же ему исполнилось двадцать пять лет и он переехал из одной мансарды улицы Черной вдовы в другую, с ним случилось то, что случается рано или поздно со всеми людьми. В соседней мансарде жила молодая поденщица
Жюльетта. Луи встретился вечером с Жюльеттой на узкой винтовой лестнице, зашел к ней, чтобы взять спички, так как его кремень стерся и не давал огня, а зайдя - вышел лишь под утро. На следующий день Жюльетта перенесла две рубашки, чашку и щетку в мансарду Луи и стала его женой, а год спустя в тесной мансарде появился новый жилец, которого записали в мэрии Полем-Марией Ру.
Так узнал Луи женщину, но в отличие от многих других, которыми справедливо гордится прекрасный Париж, Жюльетта никогда не смеялась беспечно, хотя Луи Ру ее крепко любил, как может любить каменщик, подымающий тяжелые камни и строящий прекрасные дома. Вероятно, она никогда не смеялась потому, что жила на улице Черной вдовы, где только однажды беспечно смеялась старая прачка Мари, когда ее везли в больницу для умалишенных. Вероятно, она не смеялась еще потому, что у нее были только две рубашки и Луи, у которого часто не было ни белых, ни темных монет, угрюмо бродивший с трубкой по улицам предместья Святого Антония, не мог ей дать хотя бы одну желтую монету на новое платье.
Весной 1869 года, когда Луи Ру было двадцать восемь лет, а сыну его Полю два года, Жюльетта взяла две рубашки, чашку и щетку и переехала в квартиру мясника, торговавшего конским мясом на улице Черной вдовы. Она оставила мужу Поля, так как мясник был человеком нервным и, любя молодых женщин не любил детей. Луи взял сына, покачал его, чтоб он не плакал, покачал неумело, - умел подымать камни, но не детей, и пошел с трубкой в зубах по улицам предместья Святого Антония. Он крепко любил Жюльетту, но понимал, что она поступила правильно, - у мясника много желтых монет, он может даже переехать на другую улицу, и с ним Жюльетта начнет беспечно смеяться. Он вспомнил, что отец его Жан, уйдя в июньское утро с начищенным ружьем, сказал матери Луи, которая плакала:
- Я должен идти, а ты должна меня удерживать. Петух ищет высокого шестка, корабль открытого моря, женщина - спокойной жизни.
Вспомнив слова отца, Луи еще раз подумал, что он был прав, удерживая Жюльетту, но и Жюльетта была права, уходя от него к богатому мяснику.

[Maria-S]

Потом Луи снова строил дома и нянчил сына. Но вскоре настала война, и злые пруссаки окружили Париж. Больше никто не хотел строить домов, и леса неоконченных построек пустовали. Ядра прусских пушек, падая, разрушили многие здания прекрасного Парижа, над которыми трудились Луи Ру и другие каменщики. У Луи не было работы, не было хлеба, а трехгодовалый Поль уже умел молча раскрывать свой рот, как вороненок. Тогда Луи дали ружье. Взяв его, он не пошел петь и кричать "хлеба!", но стал, как многие тысячи каменщиков, плотников и кузнецов, защищать прекраснейший из всех городов, Париж, от злых пруссаков. Маленького Поля приютила добрая женщина, владелица зеленной лавки, госпожа Моно. Луи Ру вместе с другими блузниками, в зимнюю стужу, босой, у форта Святого Винценсия подкатывал ядра к пушке, и пушка стреляла в злых пруссаков. Он долгие дни ничего не ел - в Париже был голод. Он отморозил себе ноги, - в зиму осады стояли невиданные холода. Прусские ядра падали на форт Святого Винценсия, и блузников становилось все меньше, но Луи не покидал своего места возле маленькой пушки: он защищал Париж. И прекраснейший из городов стоил такой защиты. Несмотря на голод и стужу, роились огни бульваров Итальянского и Капуцинов, хватало рубиновых настоек для франтов, и не сходила беспечная улыбка с женских лиц.
Луи Ру знал, что больше нет императора и что теперь в Париже Республика. Подкатывая ядра к пушке, он не мог задуматься над тем, что такое "республика", но блузники, приходившие из Парижа, говорили, что кофейни
бульваров, как прежде, полны франтами и беспечными женщинами. Луи Ру, слушая их злобное бормотание, соображал, что в Париже ничего не изменилось, что Республика находится не на улице Черной вдовы, а на широких проспектах лучистой Звезды, и что, когда каменщик отгонит пруссаков, маленький Поль будет снова открывать свой рот. Луи Ру знал это, но он не покидал своего места у пушки, и пруссаки не моли войти в город Париж.
Но в одно утро ему приказали покинуть пушку и вернуться на улицу Черной вдовы. Люди, которых звали "Республика" и которые, наверное, были франтами или беспечными женщинами, впустили злых пруссаков в прекрасный Париж. С трубкой в зубах угрюмый Луи Ру ходил по улицам предместья Святого Антония.
Пруссаки пришли и ушли, но никто не строил домов. Поль, как вороненок, раскрывал свой рот, и Луи Ру начал чистить ружье. Тогда на стенах был расклеен грозный приказ, чтобы блузники отдали свои ружья - франты и
беспечные женщины, которых звали "Республика", помнили июньские дни года 48-го.
Луи Ру не хотел отдать свое ружье, а с ним вместе все блузники предместья Святого Антония и многих других предместий. Они вышли на улицы с ружьями и стреляли. Это было в теплый вечер, когда в Париже едва начиналась весна.
На следующий день Луи Ру увидел, как по улицам тянулись нарядные кареты, развалистые экипажи, фургоны и телеги. На телегах лежало всякое добро, а в каретах сидели люди, которых Луи привык видеть в кофейнях Больших бульваров или в Булонском лесу. Здесь были крохотный генералы в малиновых кепи с грозно свисающими усами, молодые женщины в широких юбках, обрамленных кружевами, обрюзгшие аббаты в фиолетовых сутанах, старые франты, блиставшие вороньими, песочными и рыжими цилиндрами, молодые офицеры, никогда не бывшие
ни у форта Святого Винценсия, ни у других фортов, важные и лысые лакеи, собачки с бантиками на гладко причесанной, шелковистой шерсти и даже крикливые попугаи. Все они спешили к Версальской заставе. И когда Луи Ру вечером пошел на площадь Оперы, он увидел опустевшие кофейни, где франты не пили больше рубиновых настоек, и заколоченные магазины, возле которых уже не смеялись беспечные женщины. Люди из кварталов Елисейских полей, Оперы и Святого Жермена, раздосадованные блузниками, не хотевшими отдать своих ружей, покинули прекрасный Париж, и аспидные зеркала тротуаров, не отражая погасших огней, грустно чернели.
Луи Ру увидел, что "Республика" уехала в каретах и в фургонах. Он спросил других блузников, кто остался вместо нее, - ему ответили: "Парижская коммуна", и Луи понял что Парижская коммуна живет где-то недалеко от улицы Черной вдовы.
Но франты и женщины, покинувшие Париж, не хотели забыть прекраснейший из всех городов. Они не хотели отдать его каменщикам, плотникам и кузнецам. Снова ядра пушек стали разрушать дома, теперь их слали не злые пруссаки, а добрые завсегдатаи кофеен "Английская" и других. И Луи понял, что ему надо вернуться на свое старое место у форта Святого Винценсия. Но владелица зеленной лавки, госпожа Моно, была не только доброй женщиной, а и доброй католичкой. Она отказалась пустить в свой дом сына одного из безбожников, убивших епископа Парижского. Тогда Луи Ру взял трубку в зубы, а своего сына Поля на плечи и пошел к форту Святого Винценсия. Он подкатывал ядра к пушке, а Поль играл пустыми гильзами. Ночью мальчик спал в доме сторожа водокачки при форте Святого Винценсия. Сторож подарил Полю новенькую глиняную трубку, точь-в-точь такую же, какую курил Луи Ру, и кусочек мыла. Теперь Поль, когда ему надоедало слушать выстрелы и глядеть на плюющуюся ядрами пушку, мог пускать мыльные пузыри. Пузыри были разных цветов - голубые, розовые и
лиловые. Они походили на шарики, которые покупали нарядным мальчикам в Тюильрийском саду франты и беспечные женщины. Правда, пузыри сына блузника жили одно мгновение, а шарики детей из квартала Елисейских полей держались целый день, крепко привязанные, но и те другие были прекрасны, но и те и другие быстро умирали. Пуская из глиняной трубки мыльные пузыри, Поль забывал раскрывать свой рот и ждать кусок хлеба. Подходя к людям, которых все называли "коммунарами" и среди которых находился Луи Ру, он важно сжимал
в зубах пустую трубку, подражая своему отцу. И люди, на минуту забывая о пушке, ласково говорили Полю:
- Ты настоящий коммунар.
Но у блузников было мало пушек и мало ядер, и самих блузников было мало. А люди, покинувшие Париж и жившие теперь в бывшей резиденции королей - в Версале, подвозили каждый день новых солдат - сыновей скудоумных крестьян Франции и новые пушки, подаренные им злыми пруссаками. Они все ближе и ближе подходили к валам, окружившим город Париж. Уже многие форты были в их руках, и больше никто не приходил на смену убитым пушкарям, вместе с Луи Ру защищавшим форт Святого Винценсия. Каменщик теперь сам подкатывал ядра, сам заряжал пушку, сам стрелял, и ему помогали только два уцелевших блузника.

[Maria-S]

В бывшей резиденции королей Франции царило веселье. Открытые наспех дощатые кофейни не могли вместить всех желавших рубиновых настоек. Аббаты в фиолетовых сутанах служили пышные молебствия. Поглаживая грозно свисающие усы, генералы весело беседовали с наезжавшими прусскими офицерами. И лысые лакеи уже возились над господскими чемоданами, готовясь к возвращению в прекраснейший из всех городов. Великолепный парк, построенный на костях двадцати тысяч работников, день и ночь копавших землю, рубивших просеки, осушавших болота, чтобы не опоздать к сроку, назначенному Королем-Солнцем, был украшен флагами в честь победы. Днем медные трубачи надували свои щеки, каменные тритоны девяти больших и сорока малых фонтанов проливали слезы лицемерия, а ночью, когда в обескровленном Париже притушенные огни не роились на аспиде площадей, сверкали среди листвы торжествующие вензеля плошек.
Лейтенант национальной армии Франсуа д'Эмоньян привез своей невесте Габриель де Бонивэ букет из нежных лилий, свидетельствовавший о благородстве и невинности его чувств. Лилии были вставлены в золотой портбукет, украшенный сапфирами и купленный в Версале у ювелира с улицы Мира, успевшего в первый день мятежа вывезти свои драгоценности. Букет был поднесен также в ознаменование победы - Франсуа д'Эмоньян приехал на день с парижского фронта. Он рассказал невесте, что инсургенты разбиты. Завтра его солдаты
возьмут форт Святого Винценсия и вступят в Париж.
- Когда начнется сезон в Опере? - спросила Габриэль.
После этого они предались любовному щебетанью, вполне естественному между героем-женихом, прибывшим с фронта, и невестой, вышивавшей для него атласный кисет. В минуту особой нежности, сжимая рукой участника трудного похода лиф Габриэли цвета абрикоса, Франсуа сказал:
- Моя милая, ты не знаешь, до чего жестоки эти коммунары! Я в бинокль видел, как у форта Святого Винценсия маленький мальчик стреляет из пушки. И представь себе, этот крохотный Нерон уже курит трубку!..
- Но вы ведь их всех убьете, вместе с детьми, - прощебетала Габриель, и грудь ее сильнее заходила под рукой участника похода.
Франсуа д'Эмоньян знал, что он говорил. На следующее утро солдаты его полка получили приказ занять форт Святого Винценсия. Луи Ру с двумя уцелевшими блузниками стрелял в солдат. Тогда Франсуа д'Эмоньян велел выкинуть белый флаг, и Луи Ру, который слыхал о том, что белый флаг означает мир, перестал стрелять. Он подумал, что солдаты пожалели прекраснейший из городов и хотят наконец помириться с Парижской коммуной. Три блузника, улыбаясь и куря трубки, ждали солдат, а маленький Поль, у которого больше не было мыла, чтобы пускать пузыри, подражая отцу, держал во рту трубку и тоже улыбался. А когда солдаты подошли вплотную к форту Святого Винценсия, Франсуа д'Эмоньян велел трем из них, лучшим стрелкам горной Савойи, убить трех мятежников. Маленького коммунара он хотел взять живьем, чтобы показать своей невесте.
Горцы Савойи умели стрелять, и, войдя наконец в форт Святого Винценсия, солдаты увидели трех людей с трубками, лежавшими возле пушки. Солдаты видали много убитых людей и не удивились. Но, увидя на пушке маленького мальчика с трубкой, они растерялись и помянули - один святого Иисуса, другие – тысячу чертей.
- Ты откуда взялся, мерзкий клоп? - спросил один из савойцев.
- Я настоящий коммунар, - улыбаясь, ответил Поль Ру.
Солдаты хотели приколоть его штыками, но капрал сказал, что капитан Франсуа д'Эмоньян приказал доставить маленького коммунара в один из одиннадцати пунктов, куда сгоняли всех взятых в плен.
- Сколько он наших убил, этакий ангелочек! - ворчали солдаты, подталкивая Поля прикладами. А маленький Поль, который никогда не убивал, а только пускал из трубки мыльные пузыри, не понимал отчего это люди бранят и обижают его.

[Maria-S]

Пленника-инсургента Поля Ру, которому было четыре года от роду, солдаты национальной армии повели в завоеванный Париж. Еще в северных предместьях отстреливались, погибая, блузники, а в кварталах Елисейских полей, Оперы и в новом квартале лучистой Звезды люди уже веселились. Был лучший месяц - май, цвели каштаны широких бульваров. а под ними, вкруг мраморных столиков кофеен, франты пили рубиновые настойки и женщины беспечно улыбались. Когда мимо них проводили крохотного коммунара, они кричали, чтобы им выдали его. Но капрал помнил приказ капитана и охранял Поля. Зато им отдавали других пленных - мужчин и женщин. Они плевали в них, били их изящными палочками, а утомившись, закалывали инсургентов штыком, взятым для этого у проходившего мимо солдата.
Поля Ру привели в Люксембургский сад. Там, перед дворцом, был отгорожен большой участок, куда загоняли пленных коммунаров. Поль важно ходил меж ними со своей трубкой и, желая утешить некоторых женщин, горько плакавших, говорил:
- Я умею пускать мыльные пузыри. Мой отец Луи Ру курил трубку и стрелял из пушки. Я настоящий коммунар.
Но женщины, у которых остались где-то в предместье Святого Антония дети, может быть тоже любившие пускать пузыри, слушая Поля, еще горше плакали.
Тогда Поль сел на траву и начал думать о пузырях, какие они были красивые - голубые, розовые и лиловые. А так как он не умел долго и так как путь из форта Святого Винценсия до Люксембургского сада был длинным, Поль скоро уснул, не выпуская из руки своей трубки.
Пока он спал, два рысака везли по Версальскому шоссе легкое ландо. Это Франсуа д'Эмоньян вез свою невесту Габриель де Бонивэ в прекрасный Париж. И никогда Габриель де Бонивэ не была столь прекрасна, как в этот день. Тонкий овал ее лица напоминал портреты старых флорентийских мастеров. На ней было платье лимонного цвета с кружевами, сплетенными в монастыре Малин. Крохотный зонтик охранял ее матовую кожу цвета лепестков яблони от прямых лучей майского солнца. Воистину она была прекраснейшей женщиной Парижа, и, зная это, она беспечно улыбалась.
Въехав в город, Франсуа д'Эмоньян подозвал солдата своего полка и спросил его, где помещается маленький пленник из форта Святого Винценсия. Когда же влюбленные вошли в Люксембургский сад и увидели старые каштаны в цвету, плющ над фонтаном Медичи и черных дроздов, прыгавших по аллеям, сердце Габриели де Бонивэ переполнилось нежностью, и, сжимая руку жениха, она пролепетала:
- Мой милый, как прекрасно жить!..
Пленные, из числа которых каждый час кого-нибудь уводили на расстрел, встретили галуны капитана с ужасом - всякий думал, что наступил его черед. Но Франсуа д'Эмоньян не обратил на них внимания, он искал маленького коммунара. Найдя его спящим, он легким пинком его разбудил. Мальчик, проснувшись, сначала расплакался, но потом, увидев веселое лицо Габриели, непохожее на грустные лица других женщин, окружавших его, взял в рот свою трубку, улыбнулся и сказал:
- Я - настоящий коммунар.
Габриель, удовлетворенная, промолвила:
- Действительно, такой маленький!.. Я думаю, что они рождаются убийцами, надо истребить всех, даже только что родившихся...
- Теперь ты поглядела, можно его прикончить, - сказал Франсуа и подозвал солдата.
Но Габриель попросила его немножко подождать. Ей хотелось продлить усладу этого легкого и беспечного дня. Она вспомнила, что, гуляя однажды во время ярмарки в Булонском лесу, видела барак с подвешенными глиняными трубками; некоторые из быстро вертелись. Молодые люди стреляли из ружей в глиняные трубки.
Хотя Габриель де Бонивэ была из хорошего дворянского рода, она любила простонародные развлечения и, вспомнив о ярмарочной, попросила жениха:
- Я хочу научится стрелять. Жена боевого офицера национальной армии должна уметь держать в руках ружье. Позволь мне попытаться попасть в трубку этого маленького палача.
Франсуа д'Эмоньян никогда не отказывал ни в чем своей невесте. Он недавно подарил ей жемчужное ожерелье, стоившее тридцать тысяч франков. Мог ли он отказать ей в этом невинном развлечении? Он взял у солдата ружье и подал его невесте.
Увидев девушку с ружьем, пленные разбежались и столпились в дальнем углу отгороженного участка. Только Поль спокойно стоял с трубкой и улыбался. Габриель хотела попасть в двигающуюся трубку, и, целясь, она сказала мальчику:
- Беги же! Я буду стрелять!..
Но Поль часто видел, как люди стреляли из ружей, и поэтому продолжал спокойно стоять на месте. Тогда Габриель в нетерпении выстрелила, и так как она стреляла впервые, вполне простителен ее промах.
- Моя милая, - сказал Франсуа д'Эмоньян, - вы гораздо лучше пронзаете сердца стрелами, нежели глиняные трубки пулями. Глядите, вы убили этого гаденыша, а трубка осталась невредимой.
Габриель де Бонивэ ничего не ответила. Глядя на небольшое красное пятнышко, она чаще задышала и, прижавшись крепче к Франсуа, предложила вернуться домой, чувствуя, что ей необходимы томные ласки жениха.
Поль Ру, живший на земле четыре года и больше всего на свете любивший пускать из глиняной трубки мыльные пузыри, лежал неподвижный.
Недавно я встретился в Брюсселе со старым коммунаром Пьером Лотреком. Я подружился с ним, и одинокий старик подарил мне свое единственное достояние - глиняную трубку, из которой пятьдесят лет тому назад маленький Поль Ру пускал мыльные пузыри. В майский день, когда четырехлетний инсургент был убит Габриелью де Бонивэ, Пьер Лотрек находился в загоне Люксембургского сада. Почти всех из числа бывших там версальцы расстреляли. Пьер Лотрек уцелел потому, что какие-то франты сообразили, что прекрасному Парижу, который захочет стать еще прекрасней, понадобятся каменщики, плотники и кузнецы. Пьер Лотрек был сослан на пять лет, он бежал из Кайенны в Бельгию и через все мытарства пронес трубку, подобранную у трупа Поля Ру. Он дал ее мне и рассказал все, написанное мною.
Я часто прикасаюсь к ней сухими от злобы губами. В ней след дыхания нежного и еще невинного, может быть, след лопнувших давно мыльных пузырей. Но эта игрушка маленького Поля Ру, убитого прекраснейшей из женщин, Габриелью де Бонивэ, прекраснейшего из городов, Парижа, - говорит мне о великой ненависти. Припадая к ней, я молюсь об одном - увидев белый флаг, не опустить ружья, как это сделал бедный Луи Ру, и ради всей радости жизни не предать форта Святого Винценсия, на котором еще держатся три блузника и пускающий мыльные пузыри младенец.

[Nataly Red Rose]

коммунар-Курск спасибо. Указатель литературы нужно бы в первую очередь раздобыть.
------------------------
Maria-S не засну две ночи......................................

[Martine Gabrielle]

Maria-S Вы меня распропагандировали. Мне даже захотелось изменить ник.

[коммунар-Курск]

Привет всем!
Что касается Данилина, то это переиздание. И еще хотел бы отметить, что в списках литературы не увидел выпущенного в СССР двухтомника «Протоколов заседаний Парижской коммуны», хотя я мог и не заметить их. Может быть просмотрел. Когда то это была моя библия.
Что касается «Трубки коммунара», прочитав рассказ, еще в школе был под огромным впечатлением. Но сразу бросился в глаза грубейший исторический ляп. Как я понял, речь шла о взятии форта «Венсенн», который якобы обороняли четверо блузников. Но ведь форт был сдан без боя, а его офицеры были тут, же расстреляны во рвах форта вместе с его комендантом Фальто. И хотя от этого промаха общая величественная картина рассказа не тускнеет все-таки нельзя допускать таких грубых ошибок, тем боле писателям калибра И.Эренбурга. Вообще многие Советские писатели страдают такими делами. Например, у Чередниченко защитником последней баррикады на ул. Рампоно мы видим Е.Дмитриеву?! Мало того она еще ее и взрывает?!!! Павленко – «Баррикады» - вообще читать невозможно. «Пушка «Братство»» тоже страдает темой последней баррикады. Вообще последняя баррикада коммуны спекулятивная тем многих авторов. Поэтому самым лучшим художественным произведением советских писателей считаю «Шарло Бантара». И хотя эта книга детская, я бы так не сказал. Там очень хорошо и со знанием дела освещен ход уличной борьбы. И кстати имеются трезвые рассуждения о последней баррикаде. А именно то, что ул. Рампоно была тупиковая ,и ее нельзя было обойти. Это видно на картах Парижа того времени. Да и хотя бы на картах у Керженцева. Поэтому Фонтен-о-Руа отпадет. Вот такие небольшие рассуждения. И еще большое спасибо за «Трубку коммунара» с удовольствием прочитал в очередной раз.

Привет и братство!!!
Искренне Ваш LE COMMUNARD DE PARIS.

[э.п.=директор шарантончика]

что в списках литературы не увидел выпущенного в СССР двухтомника «Протоколов заседаний Парижской коммуны»

коммунар-Курск может быть, двухтомник и не упоминался в сообществе, но в планах на сканирование точно стоит. Во всяком случае, есть надежда, 1959 год издания - должен найтись хоть в двух библиотеках изстольки-то городов.

последняя баррикада коммуны спекулятивная тем многих авторов.

Пожалуй. Это как "ленинское бревно" или "кто первый предложил клятву и название Национального собрания в 1789 году".

Пользуясь случаем, задам Вам вопрос? С кем-нибудь из родственников коммунаров (внуков, правнуков, внучатых племянников и т.д.) Вам удавалось установить связь? И поддерживаете ли Вы дружбу с французскими "Друзьями Коммуны"? Есть сайт этого общества, больше я о них ничего (пока) не знаю.

Salut et fraternite!

[коммунар-Курск]

Marty Larny

Спасибо что одобрили мои рассуждения. Ни с кем из родственников отношений не поддерживаю, так как имел возможности. Мне честно говоря и в голову это не приходило. О "Друзьях Парижской коммуны" знаю давно, но думал что с развалом Союза и они перестали функционировать. Так же знаю что в Сен -Дени есть небольшой музей коммуны. Но попасть вообще в Париж никогда не имел финансовой возможности. Поэтому в свое время пришлось отказаться от диссертации по коммуне.
Привет и Братство!!!
Искренне Ваш LE COMMUNARD DE PARIS.

[Nataly Red Rose]

коммунар-Курск

пришлось отказаться от диссертации по коммуне

Это жаль, конечно. Все-таки диссер, он открывает хоть небольшие, но дополнительные возможности для распространения того, что сам сумел узнать и продумать...

А вопрос, который меня волнует, это - о жертвах версальцев. Поскольку в спорах важны точные данные, я и ищу подтверждения подсчетам К.Пельтана, Н.М.Лукина и А.И.Молока. То, что Аппер "подсчитал", то ли 20 тысяч, а то ли 30, само по себе показательно, но хочу узнать точнее.

Второй вопрос. В одном ЖЖ сообществе спросили, какие есть свидетельства "с той стороны баррикады". Я ответила, что это - официальные и полуофициальные отчеты Тьера с его генералами и прочими министрами, буржуазные газеты и воспоминания дю Кана, Вилье, Дюма. Хотя - какие это свидетельства! Это - точка зрения, а не показания очевидцев, чаще всего.
А Вы встречали более-менее систематичное описание дней Коммуны "с той стороны баррикады"?

[коммунар-Курск]

Уважаемая Nataly Red Rose Что касается жертв версальцев, то меня тоже интересует этот вопрос, но вряд ли на него мы когда ни будь, найдем точный ответ если даже М.Шури пользуясь многими неизвестными архивными документами Парижской префектуры полиции не смог назвать более менее утвердительной цифры. Что касается меня , то я придерживаюсь цифры 30 тысяч, не меньше , но скорее всего и не больше. Системных описаний с той стороны быть не может , потому что когда город отдан на разграбление ни о какой фиксации разбоя не может быть речи у «порядочных граждан». Сейчас во многих энциклопедиях я встречаю цифру от ста до двухсот расстрелянных инсургентах и то это был ответ на открытый счет жертв со стороны Коммуны?!?!?!, иметься ввиду расстрел архиепископа. Вот так все возвращается на круги своя, как и сегодня. Около ста шахтеров погибло, а хозяин сидит рядом с премьером мило улыбается. На все это можно сказать словами Э. Потье:

Бандиты, пресса в их руках,
В ней не прочесть, конечно,
Что раненых в госпиталях добили бессердечно………..

Разве можно фиксировать такие вещи!


И это, увы, не другая история. Так что в этом вопросе не могу ничем помочь. Самому хотелось бы установить боле точную цифру , но для этого надо иметь доступ к архивам , а мы его не имеем. Да и вряд ли это прольет свет на вопрос ввиду выше указанных причин.
А проектом Вы, мня просто заинтриговали. С нетерпением жду вашего сообщения. Сочту за огромную честь сказать свое слово о Парижской коммуне.

Привет и братство!!!

Искренне Ваш LE COMMUNARD DE PARIS.

[tawi-tum]

У меня, наверное, вопрос глупый. Я историей Коммуны недавно интересуюсь. Обратила внимание на такой факт: Александр Бауэр, один из коммунаров, был сыном А.Дюма. На фотографии, правда, очень похож. Сын и отец оказались по разные стороны. Бауэра, наверное, после падения Коммуны преследовали. А как Дюма на это реагировал?..

*И еще подумала: Анна Корвин-Круковская-Жаклар и Ф.М.Достоевский, бывшие друзья. Тоже оказались по разные стороны. Достоевский ведь очень не одобрял Коммуну.*