"Что толку видеть вещь, если о ней никто ничего не доказывает?!"
...La Primavera de los Pueblos...
...Springtime of the Peoples...
...Printemps des peuples...
...Primavera dei popoli...
...Wiosna Ludow...
товарищи коллеги и граждане читатели,
не зря мы вас последнее время пичкали социалистами-утопистами первой половины 19 века – теперь посмотрим, как эти идеи сочетались (или не сочетались) с практикой.
Давно уже подбирались мы к теме европейских революций 1848 года.
И вот что имеем на сегодня:
Луи Эритье. История французской революции 1848 г. и Второй республики (текст, без прикрас, самый полновесный, если кого предистория 1848 года во Франции интересует, прямиком туда)
А.Герцен. С того берега
П.Анненков. Февраль и март 1848 года в Париже. Записки о революции 1848 года
Е.Кожокин. Французские рабочие: от Великой буржуазной революции до революции 1848 года: 1, 2
В.Волгин. Очерки истории социалистических идей. Перв. половина XIX в.. Французский утопический коммунизм. Этьен Кабе
Теодор Дезами. Кодекс общности
Изложение учения Сен-Симона (лекции Базара, Анфантена, Родрига)
Вильгельм Вейтлинг. Гарантии гармонии и свободы. Человечество, как оно есть, и каким оно должно было бы быть
Г.Кучеренко. Сен-симонизм в общественной мысли XIX в.
Ю.Кучинский. История условий труда во Франции с 1700 по 1948 гг. Глава II. Ранний период французского промышленного капитализма (1789—1848 гг.)
Дж.Рюде. Народные низы в истории: 1730-1848: 1, 2, 3, 4
А.Ревякин. Революция и экономическое развитие Франции в перв.пол. XIX века.
П.Фроман. Рабочее восстание в Лионе
Хронологическая таблица по курсу «История международного рабочего и национально-освободительного движения»
Поль Луи. Французские утописты: Луи Блан, Видаль, Пекер, Кабе, с отрывками из их произведений
Ю.Данилин. Французская политическая поэзия XIX в.
С.Великовский. Поэты французских революция 1789-1848 гг.
М.Домманже. Бланки
М.Федорова. Классический французский либерализм
Либерализм Запада. Глава 3. Трудные судьбы французского либерализма
М.Алпатов. Политические идеи французской буржуазной историографии XIX в.
Глава 4. Политические взгляды и историческая теория А.Токвиля: «Воспоминания». Токвиль о причинах революции 1848 г. во Франции. Февральская революция в освещении Токвиля. Токвиль о борьбе с революцией. Монархия или республика?
Д.Ливен. Аристократия в Европе. 1815-1914 гг.
О.Орлик. Передовая Россия и революционная Франция: первая половина XIX века
Глава 3. Июльская буржуазная революция 1830 года в восприятии и оценках русской общественности. Глава 4. Отражение в освободительном движении России идейно-политической жизни Франции периода июльской монархии. Глава 5. Французская революция 1848 года и освободительное движение в России
Р.Авербух. Революция и национально-освободительная война в Венгрии в 1848-49 гг. главы 1-3, 4-6
И.Майский. Испания 1808–1917: исторический очерк. Первая карлистская война и третья революция (1833—1843). Диктатура генерала Нарваеса (1843—1854). Экономика Испании в середине XIX века
История Ирландии. Глава VII. Ирландия в первой половине XIX в. (1801—1848 гг.). Глава VIII. Аграрный переворот. Движение фениев
И.Полуяхтова. История итальянской литературы XIX в. Эпоха Рисорджименто
Сегодня мы открываем вахту памяти 1848 года. До конца июня будем размещать в библиотеке и здесь, в сообществе, воспоминания современников и очевидцев, документы, научные и научно-популярные работы, иллюстрации – в комментариях к этой записи.
Прежде всего хочу анонсировать
ИНОСТРАННЫЕ МЕМУАРЫ, ДНЕВНИКИ, ПИСЬМА И МАТЕРИАЛЫ
Сборник более 600 страниц, все сразу представить читателям мы не имеем возможности, и будем выкладывать материалы постепенно.
В ближайшее время слово предоставим Коссидьеру, Луи Менару и Даниелю Стерн. Сейчас – предисловие составителя и переводчика, с комментариями, относящимися к часто упоминаемым в текстах названиям, которые мы перенесли из других разделов.
И «Новая Рейнская газета» у нас тоже будет…
Оглавление сборника
Е.Смирнов. Предисловие
К.Маркс. Введение. От февраля до июня 1848 года
Марк Коссидьер. Канун революции
Даниель Стерн. Февральская революция
В королевском дворце и на улицах
Народ в Тюильрийском дворце
Народ в палате депутатов
Народ в городской ратуше
Луи Менар. Февраль—июнь
Луи Блан. Люксембургская комиссия
Эмиль Тома. Национальные мастерские
Ипполит Кастиль. Июньская бойня
Причины восстания
Бой завязывается
Баррикады с птичьего полета
Расстрелы
Алексис де Токвиль. Июньские дни
Праздник Согласия и подготовка июньских дней
Июньские дни
Пьер Жозеф Прудон. Июньские дни
Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Июньские дни
Июньские дни
Ход движения в Париже
Луи Менар. После поражения
Комментарии
Дополнения и пояснения
Обстрел рабочих на бульваре Капуцинов
Воззвание Бланки по поводу красного знамени
Протест Бланки по поводу «подлого документа»
Позиции мелкобуржуазных и утопических социалистов в период февраля — июня 1848 г.
Кабэ
Клуб Барбеса
Клуб Бланки
Распайль
Консидеран
Манифест Бланки из тюрьмы
Воззвание делегатов Люксембурга и национальных мастерских
Пюжоль у Мари
Процесс Бартелеми
Нурри и убийство генерала Бреа
Кем был убит архиепископ Аффр
Доклад следственной комиссии Национального собрания
Заседание Национального собрания 24 июня
ПРЕДИСЛОВИЕ
Центральная фигура, герой революции 1848 года во Франции — рабочий класс. А между тем, когда перебираешь одну за другой многочисленные книги об этой революции, вышедшие из-под пера ее деятелей, в форме ли мемуаров или «историй», невольно бросается в глаза, что нет ни одной книги, написанной деятелем рабочего класса, человеком, который оставался бы в его рядах в решительные моменты революции. Мы можем, на основании имеющихся мемуаров, восстановить со всеми нужными подробностями картину жизни и настроений буржуазных классов, но нет воспоминаний, которые поведали бы нам, что переживал рабочий класс с конца февраля, когда «все роялисты превратились в республиканцев, а все миллионеры — в рабочих» (Маркс), до конца июня, когда рабочий класс, совершенно изолированный, покинутый всеми, даже теми, которые считали себя его друзьями, вышел на улицу и в течение пяти дней дрался со всеми вооруженными силами буржуазии с изумлявшими его врагов мужеством и искусством. Из имеющихся мемуаров и повествований деятелей революции мы знаем о разных внешних проявлениях рабочего движения за это время, знаем, как вели себя рабочие на Гревской площади, когда они требовали и с властным нетерпением ждали официального провозглашения республики, знаем, как грозно и решительно двинулись они к городской ратуше в ответ на манифестацию «медвежьих шапок», знаем, как искусно строили они свои баррикады и как дрались с мужеством людей, доведенных до отчаяния.
Но все это мы знаем либо со слов врагов рабочего класса, либо со слов таких друзей его, тогдашних социалистов-утопистов, которые сочувствовали ему извне, со стороны, но не переживали вместе с ним ни упоения первых дней победы, ни тех месяцев «нищеты», которые он отдавал «на службу республике», ни мрачного отчаяния июньских дней.
Со страниц воспоминаний этих авторов показываются от времени до времени отдельные фигуры, привлекающие к себе внимание читателя. Он хотел бы остановить на них свои взор, ближе присмотреться к ним, проследить их прошлое и их дальнейшую жизнь. Но почти все они так же внезапно исчезают, как внезапно появляются, освещая — но лишь на мгновение — ту среду, из которой они вышли. Вот рабочий Марш. 25 февраля он властно, как представитель вчерашних победителей, новых хозяев страны, входит в зал заседаний временного правительства и, тяжело опустив на пол приклад своего ружья, заявляет: «Прошло уже двенадцать часов со времени провозглашения республики, а народ все еще ждет ее результатов для себя!» И требует немедленного признания права на труд. Вот Пюжоль — повидимому, не рабочий, но сросшийся с рабочим классом. «Ваше время принадлежит не вам, а народу, на службе которого вы состоите!» — тоном приказа заявляет он 23 июня члену Исполнительной комиссии, бывшему министру общественных работ, Мари, который сперва, узнав в нем одного из ворвавшихся 15 мая в Национальное собрание, отказывается вести с ним переговоры, но потом все же сдается перед импонирующим поведением рабочего делегата и выслушивает его полную достоинства речь. Вот Лаколонж. 25 июня он во главе отряда рабочих захватывает здание мэрии 8-го округа и занимает место мэра. Все ружья, сабли, вся амуниция, найденные в мэрии, раздаются повстанцам, а на кассы, на ящики столов, в которых хранятся деньги, накладываются печати. Национальные и мобильные гвардейцы и солдаты пехотинцы, взятые в плен при захвате мэрии, отпускаются на все четыре стороны, у них только отбирается оружие. Вот волнующий образ рабочего-революционера Бартелеми, в таких трагических тонах обрисованный Герценом в «Былое и думы». Здесь мы видим его в роли командира баррикады на углу улицы Тампль, где он сражается с исключительным мужеством и стойкостью. Потом, в начале 1849 года, он проходит перед нами на процессе, где выясняется ряд фактов, дорисовывающий этот образ. Семнадцатилетним юношей он был приговорен к многолетней каторге не за убийство ударившего его полицейского, а за неудачный выстрел (промахнулся) во время известного майского восстания 1839 года в провокатора, бывшего члена «Общества времен года», выдавшего своих сочленов, поступившего на службу в полицию и затем жестоко преследовавшего своих бывших товарищей. Мужественные, революционные выступления Бартелеми на суде свидетельствуют о высокой, по тогдашнему времени, степени классового самосознания. Вот, наконец, не менее волнующий образ восемнадцатилетнего юноши Нурри, в выступлениях которого на суде столько ненависти к буржуазии, столько революционного достоинства и мужества и который в 1880 году, тридцать два года спустя, все еще отбывал бессрочную каторгу, которою заменили вынесенный ему военными судьями смертный приговор.
Это все значительные фигуры, настоящие борцы, свидетельствующие о том, что исход революции 1830 года и восемнадцать лет Июльской монархии многому научили деятелей рабочего класса Франции. Но если отдельные передовые рабочие достигли уже к моменту Февральской революции развитого классового самосознания, то рабочий класс в целом только начинал становиться классом «для себя». Он еще не всегда противопоставлял себя другим общественным классам. Он еще не выработал себе общей стратегии, не имел определенной тактики для данного момента. Он действовал еще стихийной массой, стихийными порывами. И у него не назрела еще потребность фиксировать в писанных документах свой опыт для будущих поколений борцов, подводить ему итог и обобщать его.
Уже следующее поколение совсем иначе относилось к этой задаче. Если борцы рабочего класса не написали никаких мемуаров о Февральской революции, то борцы Коммуны оставили обширные и разнообразные воспоминания, которые дают нам подробные картины не только хода движения, но всего, что было пережито ими за месяцы борьбы, всех их сменявшихся в ходе событий настроений.
Не могут заполнить указанный пробел в мемуарной литературе 1848 года и мемуары социалистов-утопистов. Один из них, Луи Блан, написавший несколько томов воспоминаний, хотя и пользовался большим влиянием на рабочие массы, меньше всего мог отражать их настроения. После первого же момента «всеобщего братства», последовавшего за свержением монархии, началась сперва глухая и скрытая, затем все более обнажавшаяся и обострявшаяся классовая борьба, а Луи Блан, отрицавший классовую борьбу, выбивался из сил, проповедуя солидарность и единение классов. И чем дальше развивались события, чем больше обострялись классовые отношения, тем больше Луи Блан удалялся от того пути, на который события толкали рабочие массы. И к тому моменту, когда классовая борьба достигла высшей степени напряжения и разразилась гражданская война, Луи Блан стоял в стороне, умыв руки. В дальнейшем у него выдохся даже его бледный мелкобуржуазный социализм, и как в эмиграции, так и по возвращении во Францию после низвержения Второй империи, это был тусклый буржуазный демократ.
Столь же мало, если еще не меньше, могут нам дать воспоминания другого социалиста — Прудона («Confessions d’un revolutionnaire»), который также пользовался большой популярностью в первые месяцы революции и газета которого «Представитель народа» («Le Represеntant du peuple») была одной из самых распространенных в то время в Париже. Этот социалист имел такое слабое представление о том, чем жили тогда народные массы, он так мало знал о национальных мастерских, роспуск которых послужил непосредственной причиной восстания рабочих, что целиком принимает версию министра общественных работ Трела и назначенного им директора национальных мастерских Лаланна, того самого Трела, который под бурные аплодисменты Национального собрания воскликнул, что «теперь речь только о том, чтобы вернуть труд в его прежние условия», который еще за месяц до роспуска национальных мастерских говорил в официальном приказе об их роспуске почти на тех самых условиях, какие проведены были перед самым восстанием. Правда, Трела при этом рассчитывал, что ему удастся провести выкуп железных дорог и организовать общественные работы. Правда также, что вместе с Исполнительной комиссией Трела незадолго до восстания на минуту устрашился своих дел. Но под конец и Исполнительная комиссия, и министры сдались и заодно со всей реакцией принимали участие в кровавой расправе с рабочими. А Прудон, желая подтвердить достоверность сообщаемой им в своих воспоминаниях версии, наивно заявляет, что получил свои сведения от самого Трела и самого Лаланна.
Из воспоминаний других социалистов отметим прежде всего «Пролог революции» Луи Менара (Louis Menard, «Prologue d’une revolution»). Менар был в 1848 году последователем Прудона и, как таковой, в классовой подоплеке политического положения не мог разбираться. Но всеми своими устремлениями он был на стороне народных масс вообще, рабочих масс в частности, и в июньские дни он всецело был с ними. Именно под влиянием июньских дней он и написал серию газетных статей, вышедших осенью 1848 года отдельной книгой под названием «Пролог революции», в которой он собрал по свежим следам фактический материал о зверских расправах буржуазии с уже побежденными повстанцами. На суде, к которому он был привлечен за эту книгу, он требовал только одного — чтобы ему дали возможность свидетельскими показаниями доказать основательность всех его разоблачений. Но именно этого суд, разумеется, не хотел допустить, и Менар был приговорен к тюремному заключению и к уплате огромного штрафа. Но зато, наряду с протоколами судебных процессов, воспоминания Менара и воспоминания друга Бланки, доктора Лакамбра, «Побег из тюрем военного суда» («Evasion des prisons du conseil de guerre») являются главными источниками о расправах с повстанцами.
Можно еще отметить мемуары будущих социалистов — Шарля Белэ, «Мои воспоминания» (Charles Beslay, «Mes souvenirs») и Гюстава Лефрансэ «Воспоминания революционера» (Gustave Lefrancais, «Souvenirs d’un revoIutionnaire» - о Лефрансе и том его воспоминаний, относящихся к Парижской коммуне 1871 года, читайте здесь). Шарль Белэ, который в 60-х годах стал социалистом, примкнул к Интернационалу и затем был деятельным участником Коммуны, в 1848 году был умеренным республиканцем группы «National» и находился в числе депутатов, которых Национальное собрание послало подбадривать национальную и мобильную гвардию и армию в их борьбе против восставших рабочих. Некоторые показания Белэ мы воспроизводим в комментариях. Лефрансэ же был в 1848 году молодым юношей, и воспоминания его, интересные для дальнейшего времени, для 1848 года интереса не представляют.
Ни мелкобуржуазные революционеры того времени (Барбес, Распайль), ни коммунисты-утописты не оставили воспоминаний о Февральской революции и июньских днях. К тому же наиболее деятельные из них были арестованы в связи с движением 15 мая и в июньские дни находились в Венсенской крепости. Но их публичные выступления свидетельствуют, что и в своих идеологических высказываниях, и в своей практической политике они сильно отстали от настроений и стремлений передовых рабочих. В комментариях мы приводим целиком некоторые воззвания как мелкобуржуазных революционеров, так и коммунистов-утопистов. Здесь мы ограничимся лишь несколькими характерными цитатами.
Вот Барбес, который в воззвании от имени возглавлявшегося им общества заявляет: «Общество прав человека становится между париями и привилегированными старого общества. Первым оно говорит: оставайтесь объединенными, но спокойными — в этом ваша сила. Ваша численность такова, что вам достаточно будет лишь выразить свою волю, чтобы добиться того, чего вы желаете. Ваш голос и ваша воля — голос и воля бога! Другим оно говорит: прежняя общественная форма исчезла, царство привилегии и эксплоатации прошло... Примкните же к новому обществу, ибо вы нуждаетесь в прощении тех, кого вы слишком долго приносили себе в жертву».
Еще дальше идет Распайль, который в половине марта пишет в своей газете «Друг народа»: «За последние пятнадцать дней я вижу повсюду французов и нигде врагов. Попробуйте, если посмеете, показать гильотину этому народу братьев. Вас вместе о вашей гильотиной отведут в последний день карнавала в Бисетр», т.е. в дом умалишенных.
Не больше разбирался в создавшемся после февральской победы положении и социалист-утопист Кабэ, который в своем воззвании к икарийцам-коммунистам» писал: «Мы всегда говорили, что мы прежде всего французы, патриоты, демократы... Сплотимся же вокруг временного правительства, возглавляемого Дюпоном де л’Эр и заменившего гнусное правительство, только что залившее себя кровью граждан. Поддержим это временное правительство, которое заявляет себя республиканским и демократическим, которое провозглашает национальный суверенитет и единство нации, которое принимает братство, равенство и свободу в качестве принципа, народ — как девиз и боевой лозунг, которое распускает палаты, чтобы созвать Учредительное собрание, которое дает Франции такую конституцию, какой она требует».
И даже тогда, когда буржуазия, почувствовав почву под ногами после выборов в Национальное собрание и особенно после поражения движения 15 мая, спровоцировала рабочий класс, выбросив па улицу сто тысяч голодных рабочих, фурьерист Консидеран, правда, вообще гораздо менее революционно настроенный, предложил ни кому иному, как тому же Национальному собранию обратиться к спровоцированным им рабочим с воззванием, в котором между прочим говорилось: «Ужасающее столкновение только что обагрило кровью улицы столицы. Часть из вас принудила правительство ради защиты Республики обратить против вас французское оружие... Разве для того завоевали мы республику, чтобы раздирать друг друга? Разве для того провозгласили мы демократический закон Христа, священное братство? Братья, выслушайте нас, прислушайтесь к голосу представителей всей Франции: вы — жертвы рокового недоразумения... В одних местах главы промышленных предприятий обвиняют рабочих и национальные мастерские в застое в делах, в других местах рабочие обвиняют в своей нужде хозяев промышленных предприятий. Не являются ли эти взаимные обвинения гибельным заблуждением? К чему обвинять людей и классы? Рабочие, вас обманывают, вам внушают к нам недоверие и ненависть... Знайте, знайте: искренне и по совести, пред лицом бога и человечества, Национальное собрание заявляет, что желает без передышки работать для дела окончательного установления социального братства».
Эти слова звучали бы для нас издевательством над рабочими, отстаивавшими в это время самое право свое на существование, если бы мы не знали, что они вышли из-под пера одного из самых искренних и преданных последователей Фурье, человека, который, ознакомившись с учением своего учителя, отказался от ожидавшей его блестящей карьеры и всю свою жизнь, до глубокой старости, несмотря на всякие преследования, отдал пропаганде этого учения. Нет, не недостатком преданности делу восставших рабочих продиктовано было это обращение, а робкой и незрелой мыслью утопического социализма, видевшего социальное зло, но еще не знавшего, какими путями нужно добиваться его искоренения.
Среди тогдашних французских социалистов лишь Огюст Бланки и сравнительно небольшая и маловлиятельная группа его единомышленников, повидимому, более или менее верно разбирались в положении и наметили себе более или менее правильную тактику. В их адресе временному правительству, опубликованном от имени «Центрального республиканского общества», во главе которого стоял Бланки, говорилось: «Мы питаем твердую надежду, что правительство, созданное баррикадами 1848 года, не пожелает, подобно своему предшественнику, поставить на прежнее место заодно с каждым камнем мостовой — какой-нибудь репрессивный закон. В этом убеждении мы предлагаем временному правительству наше содействие для добросовестного осуществления прекрасного лозунга: свобода, равенство, братство». Необходимой предпосылкой для такого «добросовестного» осуществления адрес считает немедленное проведение ряда декретов, обеспечивающих полную свободу устного и печатного слова, собраний, коалиций, отозвание всех «сидячих и стоячих» судей (т.е. судей, прокуроров и пр., исполняющих свои обязанности сидя или стоя), назначенных в последние три царствования, и замену их новыми, привлечение всех, без исключения, наемных рабочих в национальную гвардию, с уплатою им двух франков за каждый день службы и т.д. Однако лишь июньская бойня и полное поражение революции окончательно раскрыли глаза как самому Бланки, так и его единомышленникам, и, в то время как последние заключили с Марксом и Энгельсом и с англичанином Гарни договор* об организации «Всемирного общества революционных коммунистов», Бланки из тюрьмы прислал приводимый нами в комментариях манифест, в котором он дает уже более определенную оценку событиям 1848 года.
Из всех социалистов того времени лишь Маркс и Энгельс ясно разбирались в положении. Уже в той статье в «Новой рейнской газете», в которой Маркс хотел «обвить лавровый венок» «вокруг грозно-мрачного чела» пролетарских борцов, видно ясное понимание классовых отношений, приведших к июню «Недостаточно было ни сентиментальной риторики после февраля, ни жестокого законодательства после 15 мая. Надо было решить вопрос на деле, на практике. — Что же вы, канальи, для себя или для нас сделали Февральскую революцию? — Буржуазия поставила вопрос таким образом, что в июне на него должен был последовать ответ картечью и баррикадами». И когда интересующийся той эпохой, перебрав один за другим десятки толстых томов, написанных о революции 1848 года во Франции ее непосредственными участниками, обращается затем к марксовой «Классовой борьбе во Франции», со страниц этой небольшой книжечки внезапно вырываются яркие снопы света, — и классы, партии, люди, события, факты, только что вращавшиеся в более или менее беспорядочном калейдоскопе, выстраиваются, занимают свои места, и пред просветленным взором читателя развертывается широкая, яркая картина классовой борьбы, и ясны становятся ему силы, двигающие классами, партиями и отдельными личностями, и факторы, порождающие последовательную смену событий.
Сказанным определяется подбор материалов для предлагаемого сборника.
О Февральской революции и в особенности об июньских днях мы предпочли бы, разумеется, дать воспоминания какого-нибудь пролетарского деятеля, непосредственного участника Февраля и июньских боев. Они представляли бы огромный исторический и политический интерес. Но таких воспоминаний, как мы уже отметили, не имеется. Мы вынуждены поэтому привлечь мемуары и повествования участников революции из других лагерей, беря у каждого из них то, что он может дать наиболее характерного для данного момента революции, и дополняя его показания или сопоставляя их с данными из других источников.
В качестве введения мы даем первую главу «Классовой борьбы во Франции»**. Под руководством Маркса читателю легко будет ориентироваться в вихре событий. Он уверенно будет следовать не только по столбовой дороге больших исторических процессов, но и па их закоулкам, ему понятны будут все проявления классовой борьбы не только между буржуазией и пролетариатом, но и между различными слоями господствующих классов.
Для кануна революции наиболее характерным является старый участник тайных обществ и один из наиболее отважных баррикадных вождей — Марк Коссидьер. Характерно и живописно, собственно говоря, у него только описание Парижа, решительно и уверенно готовившегося к низвержению Июльской монархии и в одну ночь построившего свыше тысячи двухсот баррикад, но мы не хотели слишком дробить изложение и взяли все введение к его воспоминаниям. Известна характеристика, данная Коссидьеру Марксом. «Представляя в революции тип весельчака, он был вполне подходящим вожаком старых профессиональных заговорщиков... Коссидьер был тогда настоящим плебеем, который инстинктивно ненавидел буржуазию и обладал в высочайшей степени всеми плебейскими страстями. Едва лишь он устроился в префектуре, как стал уже конспирировать против «National», не забывая из-за этого кухни и погреба своего предшественника. Он тотчас же организовал себе военную силу, обеспечил за собой газету, стал устраивать клубы, распределил роли и вообще действовал в первый момент с большой уверенностью... По все его планы либо остались просто проектами, либо сводились на практике к голым, безрезультатным плебейским выходкам. Когда противоречия обострились, он разделил участь своей партии, которая застряла в нерешительности посредине между сторонниками «National» и пролетарскими революционерами типа Бланки»***.
Рассказ о свержении Июльской монархии и о провозглашении республики, рассказ живой и талантливый и, по общему признанию современников, добросовестный и точный, мы берем у Даниеля Стерна (псевдоним графини д’Агу), пылкой буржуазной республиканки 1848 года с некоторыми симпатиями к народным массам, симпатиями, оставшимися у нее даже в июньские дни. Некоторые описываемые ею сцены так характерны, дышат такой жизненной правдой, что автор несомненно видел их собственными глазами, и ее трехтомная «История революции 1848 года» (Daniel Stern, «Histoire de la revolution de 1848»), написанная тотчас же после событий, является, по существу, мемуарами. Кстати, в то время мемуары нередко писались в третьем лице. Так, «Политические мемуары» Ламартина, занимающие три больших тома, написаны тоже в третьем лице, что не мешает им быть сплошным самовосхвалением.
Изложение хода событий с февраля по июнь мы берем у Луи Менара. Выше дана его общая характеристика. Это — революционер, социалист, со всеми особенностями, характерными для многих социалистов того времени. Хотя он писал свой «Пролог революции» после июньских дней, когда многие иллюзии были им уже изжиты, в его изложении все же сохранились и упоение победой первых дней, и реминисценции «93 года» и «робеспьеровской» «Декларации прав», которыми жили многие деятели 1848 года, и вера в социализм Луи Блана и в демократизм Ледрю-Роллена и Флокона, и преувеличенное значение, которое придавалось демонстрация против «медвежьих шапок». Не видит он, как враждебные силы с первых же дней думают только о том, как бы вернуть армию в Париж, как разделаться с рабочим классом. И лишь когда катастрофа разразилась, когда пролетариат не только расстреливается буржуазией, но покинут его вчерашними друзьями, у него раскрываются глаза. В первый момент его охватывает безнадежное отчаяние. Он не видит впереди никаких перспектив. Он еще не понимает, что революция 1848 года — не «сон в весеннюю ночь», а, как выразился один историк, «революция-мать, чреватая другими, более плодотворными революциями». В свете всего этого страницы Лун Менара о ходе событий с февраля по июнь и его же страницы, которые мы озаглавили «После поражения», являются ценным, характерным документом, который отчасти, — правда, в малой степени, потому что в нем нет записей непосредственных переживаний, - может заменить воспоминания тогдашнего пролетарского деятеля.
Сообщение о Люксембургской комиссии мы взяли у председателя комиссии, Луи Блана****. Останавливаться здесь на его характеристике надобности. Читатель найдет достаточно данных о нем у Маркса (во «Введении»), а также на предыдущих страницах нашего предисловия и его биографии в «Указателе имен», в конце книги. Главу о национальных мастерских мы взяли из книги, выпущенной осенью 1848 года их директором Эмилем Тома под названием «История национальных мастерских» (Emile Thomas, «Histoire des ateliers nationaux»). Этот молодой инженер и преподаватель, при содействии которого Мари, Гарнье-Пажес, Марраст и Бюшез рассчитывали превратить национальные мастерские в армию против социалистов и рабочего класса и который, как можно предполагать, скорее склонен был предоставить эту армию в распоряжение Бонапарта, сильно усердствовал в исполнении той гнусной роли, которая ему была поручена. Но когда он внезапна и грубо был снят со своего поста и даже насильно вывезен из Парижа, и все его надежды использовать национальные мастерские рухнули, он отомстил отвернувшимся от него вчерашним покровителям и напечатал свою книгу, в которой с документами в руках подробно рассказывает, как уже через несколько дней после учреждения Центрального бюро национальных мастерских последнее мешало рабочим мастерских присоединиться к манифестации, направленной против демонстрации «медвежьих шапок», какие средства пускало в ход это бюро, чтобы помешать рабочим пойти 10 апреля на Марсово поле, к каким обманам прибегало оно, чтобы не дать рабочим голосовать за рабочие списки на выборах в Национальное собрание, с какими полицейскими целями организовало оно при участии и под покровительством министра Мари и парижской мэрии специальный клуб национальных мастерских. Все эти разоблачения становятся особенно эффектными, если их сопоставить о докладом следственной комиссии Национального собрания, в котором утверждается, что национальные мастерские и их клуб были в руках Люксембургской комиссии орудием мятежа и разрушения.
Для июньских дней у нас большого выбора не было. Буржуазные деятели в своих мемуарах и повествованиях уделяют мало места этому решающему моменту революции 1848 года. Пришлось остановиться на Ипполите Кастиле, который в своей «Истории Второй республики» посвятил особую главу подробному изложению июньских боев и впоследствии выпустил эту главу отдельной книжкой под названием «Июньская бойня 1848 года» («Les massacres de juin 1848»). Кастиль выдвинулся 40-х годах своими злыми, талантливыми памфлетами на деятелей Июльской монархии и числился левым республиканцем, с уклоном в сторону социализма. Еще раньше он составил себе имя в качестве талантливого беллетриста. В 1848 году, почуяв, что ветер дует в сторону Бонапарта, он стал бонапартистом и, в качестве такового, мог позволить себе — до известной степени — говорить правду об июньской бойне, громя таким образом республику, подобно тому как матерый легитимист Ларошжаклен поддерживал в феврале республиканцев, чтобы вернее содействовать низвержению «узурпаторской» династии Орлеанов. Однако в ряде случаев Кастиль не решается договаривать до конца, и тогда мы дополняем его в комментариях данными из других источников, используя для этого вышедшую в 1880 году книжку Виктора Марука «Июнь 1848 года» (Victor Marouck, «Juin 1848»), в которой собран — в агитационной форме — обширный и разносторонний материал об июньских днях.
Об июньской бойне мы даем еще две главы из «Мемуаров» Токвиля. Записи этого ученого аристократа-государствоведа, «обожавшего», по его словам, свободу, чрезвычайно характерны. Сперва, когда надвинулась гражданская война, ему становится жутко, и он голосует против осадного положения. Но же на следующий день верх берет холодная ненависть богатого собственника к рабочему классу, осмелившемуся требовать права на существование. Он считает уже свое вчерашнее голосование непростительной ошибкой, он боится, что борьба затянется, а если затянется, то может еще, пожалуй, принести победу мятежникам, — и он желает уже беспощадного применения артиллерии. Еще через день он, впрочем, успокаивается. В Париж хлынули из многих департаментов крестьяне, и, между прочим, крестьяне из Бретани во главе со своими помещиками, издавна пылавшие ненавистью к мятежному Парижу. И тут разыгрывается назидательная сцена. Во главе одного из отрядов Токвиль видит своего родственника, крупного бретанского помещика. Когда он его приглашает к себе обедать, помещик отвечает: «Эти люди (т.е. находящиеся под его командой крестьяне) знают, что в случае победы мятежников он рискует потерять гораздо больше, чем они, — поэтому он должен остаться c ними, на их бивуаке, и разделить с ними их сухой походный хлеб». Этот наплыв в Париж крестьян, примчавшихся защищать собственность во главе со своими помещиками, выпуклее, чем в других мемуарах, отмечается у Токвиля — и уже по одному этому его «Мемуары» заслуживают внимания.
Выше мы уже охарактеризовали содержание помещаемой нами главы об июньских днях из «Исповеди революционера» Прудона. Эта глава лишний раз подчеркивает, до какой степени был одинок в своей борьбе рабочий класс, как далеки были от всего, чем жил пролетариат в те месяцы, мелкобуржуазные революционеры и социалисты.
В главе «После поражения» мы группируем несколько отрывков из книги Луи Менара о расправах с побежденными повстанцами. Мы дополняем их в комментариях данными из других источников.
В заключение мы даем одну статью Маркса и две статьи Энгельса из «Новой Рейнской газеты», в которых содержится общая оценка июньского восстания и оценка военных действий повстанцев.
Е. Смирнов
Примечания Е.Смирнова
* Этот договор впервые опубликован был в 1926 году в «Бюллетене Института Маркса и Энгельса», № 1.
** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VLLI, изд. Института Маркса и Энгельса.
*** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VIII, стр.305. Рецензия Маркса на книги двух провокаторов: Шеню и де ла Одда.
**** Частью из его «Страниц истории Февральской революции 1848 г.», частью из его двухтомной «Истории революции 1848 г.».
«Pays legal» — законная страна или, точнее, признаваемая законом страна, — так называли цензитарные слои населения, т.е крупную буржуазию и крупных землевладельцев, которые удовлетворяли установленному законом высокому имущественному цензу и одни только пользовались правом выбора представителей в законодательные учреждения страны. Таких избирателей было на всю Францию всего только 220 тысяч. Все остальное население страны было бесправно.
«National» («Насиональ») — газета, основанная в начале 1830 г., при участии Тьера, Минье, Карреля и др. Играла видную роль в Революции 1830 года. В дальнейшем проделала ту же эволюцию, которую проделала буржуазия - либеральная и республиканская в борьбе с Гизо, стала реакционной после Февральской революции.
«Gazette de France» («Французская газета») — старейшая во Франции газета, начавшая выходить под названием просто «Gazette» 1 мая 1631 года, под редакцией «патриарха» Французских журналистов Теофраста Ренодо. В ней сотрудничали, между прочим, король Людовик XIII и всемогущий Ришелье, и сравнительно недавно найденные рукописи Людовика XIII показывают что Теофраст Ренодо бесцеремонно сокращал и исправлял статьи и корреспонденции своего высокопоставленного сотрудника. «Французская газета» существует и поныне в качестве органа роялистов.
«Moniteur» («Вестник») — официальный орган французских правительств с VIII года революционного летоисчисления (начавшегося с 22 сентября 1792 года) до 1869 года. Вместо него стал выходить «Journal officiel».
«Сентябрьские законы». Когда рабочий класс и мелкая буржуазия увидели, как нагло их обманула финансовая и крупная промышленная буржуазия, захватившая всю власть в свои руки после революции 1830 года, страна покрылась сетью тайных обществ и произошел ряд восстаний. Правительство Луи-Филиппа ответило на это в 1834 году изданием закона об ассоциациях, которым имелось в виду отчасти совсем их уничтожить, отчасти подчинить их своему контролю, а позже, в сентябре того же года, издан был ряд постановлений, сильно ухудшивших положение печати; для того же, чтобы, по возможности, монополизировать ежедневные газеты в руках крупной буржуазии, их обязали вносить залог в сто тысяч франков, причем ответственный редактор газеты должен был владеть по крайней мере третьей частью залога. Новые законы должны были, как открыто заявляли министры, совершенно уничтожить печать карлистов (сторонников низложенного Карла X) и республиканцев. Смысл новых законов Гизо формулировал следующим образом: «Всеобщее и предупредительное устрашение — такова главная цель карательных законов. Нужно, чтобы все боялись, чтобы все опасались общества и его законов. Нужно глубокое и постоянное сознание, что существует верховная власть, всегда способная схватить и наказать... Кто ничего не боится, тот ничему не подчиняется». Сентябрьские законы далеко оставили за собою даже реакционные законы (ордоннансы) свергнутого в 1830 году Карла X.
«La Reforme» («Реформа») — газета радикально настроенной мелкой буржуазии, основанная в 1843 году Ледрю-Ролленом, Годфруа Кавеньяком и Флоконом (последний был ее главным редактором). Газета ставила себе целью низвержение династии Орлеанов и установление демократической республики Она насчитывала среди своих главных сотрудников Франсуа и Этьена Араго, Паскаля Дюпра, Динара и Луи Блана, который незадолго до Февральской революции провел на редакционном заседании радикальную программу с сильным социалистическим уклоном.
«Le Constitutionnel» («Конституционалист») — газета, основанная в 1815 году. Либеральная при Реставраций, не раз подвергалась преследованиям и участвовала в подготовке революции 1830 г. После Июльской революции стала правительственной газетой и захирела. С 1844 года под редакцией д-ра Верона перешла на сторону династической оппозиции. В 1848 году — реакционный орган, выдумывавший всякие небылицы против рабочих, особенно в июньские дни. В 1849 г. газета переметнулась к бонапартистам.
«La Republique» («Республика») — первая новая газета, выпущенная после Февральской революции Эженом Барестом и рассчитанная на массового читателя. Продавалась по пяти сантимов (впервые в газетном мире по такой дешевой цене) и имела большое распространение. Газета без определенного, устойчивого направления, но с социалистическим уклоном. Просуществовала до переворота 2 декабря.
Но начнем все-таки с общей международной обстановки:
Алексей Леонтьевич Нарочницкий
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НАКАНУНЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Революции 1848 г. и подрыв «Венской системы»
Царизм и Пруссия накануне революции 1848 года
Кризис внешней политики июльской монархии накануне революции
Внешняя политика Англии в Европе накануне Февральской революции. Дипломатия Пальмерстона
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ во ВРЕМЯ ФЕВРАЛЬСКОЙ и МАРТОВСКИХ РЕВОЛЮЦИЙ 1848 года
Внешняя политика Временного правительства во Франции в феврале-мае 1848 г.
Европейские правительства и Февральская революция
Вторая республика и Николай I после мартовских революций в Австрии и Пруссии. Польский и шлезвиг-голштинский вопросы и европейские правительства от марта до июля 1848 г.
Итак, в нашей библиотеке теперь сформирован новый раздел - "ВЕСНА НАРОДОВ": европейские революции 1848 года
Ф.Потемкин. Июльская монархия во Франции (1830—1848 гг.)
Л.Бендрикова. Экономический кризис и рабочее движение накануне Февральской революции во Франции
Р.Авербух. Рабочее движение в Вене в августе 1848 года
Революция 1848 года: статьи, письма, стихотворения К.Маркса, Ф.Энгельса, Ф.Фрейлиграта, Г.Гейне, Г.Гервега, М.Бакунина, Ж.Ренара, Ф.Лассаля, Ф.Меринга, П.Фрелиха Перевод с немецкого и предисловие Н.Н.Попова
Е.Степанова. Маркс и Энегльс в первые месяцы революции 1848—1849 годов
Т.Ойзерман. Развитие марксистской теории на опыте революции 1848 года
Находка гражданки Березовый сок: <>a href="www.ohio.edu/chastain/contents.htm"англоязычная энциклопедия революции 1848 года
С.Сказкин. Сорок восьмой год во Франции (февраль-июнь)
М.Айзенштат. Революция 1848 г. во Франции. История Франции 1-ой половины XIX века
А.Молок. Июньские дни 1848 года в Париже
Ш.Шмидт. Июньские дни 1848 года
Марк Вилье. Женские клубы и легионы амазонок. Главы VIII-X. 1848 год. Борм и везувианки. Феминистское движение. Г-жа Нибуайе и Общество женского голоса. Женский клуб
А.Иоаннисян. Революция 1848 года во Франции и коммунизм
Л.Бендрикова. Французская историография революции 1848—1849 гг. во Франции (1848-1968)
находка гражданки Березовый сок: англоязычная энциклопедия революции 1848 года
...Springtime of the Peoples...
...Printemps des peuples...
...Primavera dei popoli...
...Wiosna Ludow...
товарищи коллеги и граждане читатели,
не зря мы вас последнее время пичкали социалистами-утопистами первой половины 19 века – теперь посмотрим, как эти идеи сочетались (или не сочетались) с практикой.
Давно уже подбирались мы к теме европейских революций 1848 года.
И вот что имеем на сегодня:
Луи Эритье. История французской революции 1848 г. и Второй республики (текст, без прикрас, самый полновесный, если кого предистория 1848 года во Франции интересует, прямиком туда)
А.Герцен. С того берега
П.Анненков. Февраль и март 1848 года в Париже. Записки о революции 1848 года
Е.Кожокин. Французские рабочие: от Великой буржуазной революции до революции 1848 года: 1, 2
В.Волгин. Очерки истории социалистических идей. Перв. половина XIX в.. Французский утопический коммунизм. Этьен Кабе
Теодор Дезами. Кодекс общности
Изложение учения Сен-Симона (лекции Базара, Анфантена, Родрига)
Вильгельм Вейтлинг. Гарантии гармонии и свободы. Человечество, как оно есть, и каким оно должно было бы быть
Г.Кучеренко. Сен-симонизм в общественной мысли XIX в.
Ю.Кучинский. История условий труда во Франции с 1700 по 1948 гг. Глава II. Ранний период французского промышленного капитализма (1789—1848 гг.)
Дж.Рюде. Народные низы в истории: 1730-1848: 1, 2, 3, 4
А.Ревякин. Революция и экономическое развитие Франции в перв.пол. XIX века.
П.Фроман. Рабочее восстание в Лионе
Хронологическая таблица по курсу «История международного рабочего и национально-освободительного движения»
Поль Луи. Французские утописты: Луи Блан, Видаль, Пекер, Кабе, с отрывками из их произведений
Ю.Данилин. Французская политическая поэзия XIX в.
С.Великовский. Поэты французских революция 1789-1848 гг.
М.Домманже. Бланки
М.Федорова. Классический французский либерализм
Либерализм Запада. Глава 3. Трудные судьбы французского либерализма
М.Алпатов. Политические идеи французской буржуазной историографии XIX в.
Глава 4. Политические взгляды и историческая теория А.Токвиля: «Воспоминания». Токвиль о причинах революции 1848 г. во Франции. Февральская революция в освещении Токвиля. Токвиль о борьбе с революцией. Монархия или республика?
Д.Ливен. Аристократия в Европе. 1815-1914 гг.
О.Орлик. Передовая Россия и революционная Франция: первая половина XIX века
Глава 3. Июльская буржуазная революция 1830 года в восприятии и оценках русской общественности. Глава 4. Отражение в освободительном движении России идейно-политической жизни Франции периода июльской монархии. Глава 5. Французская революция 1848 года и освободительное движение в России
Р.Авербух. Революция и национально-освободительная война в Венгрии в 1848-49 гг. главы 1-3, 4-6
И.Майский. Испания 1808–1917: исторический очерк. Первая карлистская война и третья революция (1833—1843). Диктатура генерала Нарваеса (1843—1854). Экономика Испании в середине XIX века
История Ирландии. Глава VII. Ирландия в первой половине XIX в. (1801—1848 гг.). Глава VIII. Аграрный переворот. Движение фениев
И.Полуяхтова. История итальянской литературы XIX в. Эпоха Рисорджименто
Сегодня мы открываем вахту памяти 1848 года. До конца июня будем размещать в библиотеке и здесь, в сообществе, воспоминания современников и очевидцев, документы, научные и научно-популярные работы, иллюстрации – в комментариях к этой записи.
Прежде всего хочу анонсировать
ИНОСТРАННЫЕ МЕМУАРЫ, ДНЕВНИКИ, ПИСЬМА И МАТЕРИАЛЫ
Под общей редакцией [фамилия в оригинале залита чернилами]
РЕВОЛЮЦИЯ 1848 ГОДА ВО ФРАНЦИИ
февраль—июнь
в воспоминаниях участников и современников
Подбор, перевод, статья и комментарии Е.Смирнова
Москва—Ленинград: ACADEMIA. 1934
Сборник более 600 страниц, все сразу представить читателям мы не имеем возможности, и будем выкладывать материалы постепенно.
В ближайшее время слово предоставим Коссидьеру, Луи Менару и Даниелю Стерн. Сейчас – предисловие составителя и переводчика, с комментариями, относящимися к часто упоминаемым в текстах названиям, которые мы перенесли из других разделов.
И «Новая Рейнская газета» у нас тоже будет…
Оглавление сборника
Е.Смирнов. Предисловие
К.Маркс. Введение. От февраля до июня 1848 года
Марк Коссидьер. Канун революции
Даниель Стерн. Февральская революция
В королевском дворце и на улицах
Народ в Тюильрийском дворце
Народ в палате депутатов
Народ в городской ратуше
Луи Менар. Февраль—июнь
Луи Блан. Люксембургская комиссия
Эмиль Тома. Национальные мастерские
Ипполит Кастиль. Июньская бойня
Причины восстания
Бой завязывается
Баррикады с птичьего полета
Расстрелы
Алексис де Токвиль. Июньские дни
Праздник Согласия и подготовка июньских дней
Июньские дни
Пьер Жозеф Прудон. Июньские дни
Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Июньские дни
Июньские дни
Ход движения в Париже
Луи Менар. После поражения
Комментарии
Дополнения и пояснения
Обстрел рабочих на бульваре Капуцинов
Воззвание Бланки по поводу красного знамени
Протест Бланки по поводу «подлого документа»
Позиции мелкобуржуазных и утопических социалистов в период февраля — июня 1848 г.
Кабэ
Клуб Барбеса
Клуб Бланки
Распайль
Консидеран
Манифест Бланки из тюрьмы
Воззвание делегатов Люксембурга и национальных мастерских
Пюжоль у Мари
Процесс Бартелеми
Нурри и убийство генерала Бреа
Кем был убит архиепископ Аффр
Доклад следственной комиссии Национального собрания
Заседание Национального собрания 24 июня
ПРЕДИСЛОВИЕ
Центральная фигура, герой революции 1848 года во Франции — рабочий класс. А между тем, когда перебираешь одну за другой многочисленные книги об этой революции, вышедшие из-под пера ее деятелей, в форме ли мемуаров или «историй», невольно бросается в глаза, что нет ни одной книги, написанной деятелем рабочего класса, человеком, который оставался бы в его рядах в решительные моменты революции. Мы можем, на основании имеющихся мемуаров, восстановить со всеми нужными подробностями картину жизни и настроений буржуазных классов, но нет воспоминаний, которые поведали бы нам, что переживал рабочий класс с конца февраля, когда «все роялисты превратились в республиканцев, а все миллионеры — в рабочих» (Маркс), до конца июня, когда рабочий класс, совершенно изолированный, покинутый всеми, даже теми, которые считали себя его друзьями, вышел на улицу и в течение пяти дней дрался со всеми вооруженными силами буржуазии с изумлявшими его врагов мужеством и искусством. Из имеющихся мемуаров и повествований деятелей революции мы знаем о разных внешних проявлениях рабочего движения за это время, знаем, как вели себя рабочие на Гревской площади, когда они требовали и с властным нетерпением ждали официального провозглашения республики, знаем, как грозно и решительно двинулись они к городской ратуше в ответ на манифестацию «медвежьих шапок», знаем, как искусно строили они свои баррикады и как дрались с мужеством людей, доведенных до отчаяния.
Но все это мы знаем либо со слов врагов рабочего класса, либо со слов таких друзей его, тогдашних социалистов-утопистов, которые сочувствовали ему извне, со стороны, но не переживали вместе с ним ни упоения первых дней победы, ни тех месяцев «нищеты», которые он отдавал «на службу республике», ни мрачного отчаяния июньских дней.
Со страниц воспоминаний этих авторов показываются от времени до времени отдельные фигуры, привлекающие к себе внимание читателя. Он хотел бы остановить на них свои взор, ближе присмотреться к ним, проследить их прошлое и их дальнейшую жизнь. Но почти все они так же внезапно исчезают, как внезапно появляются, освещая — но лишь на мгновение — ту среду, из которой они вышли. Вот рабочий Марш. 25 февраля он властно, как представитель вчерашних победителей, новых хозяев страны, входит в зал заседаний временного правительства и, тяжело опустив на пол приклад своего ружья, заявляет: «Прошло уже двенадцать часов со времени провозглашения республики, а народ все еще ждет ее результатов для себя!» И требует немедленного признания права на труд. Вот Пюжоль — повидимому, не рабочий, но сросшийся с рабочим классом. «Ваше время принадлежит не вам, а народу, на службе которого вы состоите!» — тоном приказа заявляет он 23 июня члену Исполнительной комиссии, бывшему министру общественных работ, Мари, который сперва, узнав в нем одного из ворвавшихся 15 мая в Национальное собрание, отказывается вести с ним переговоры, но потом все же сдается перед импонирующим поведением рабочего делегата и выслушивает его полную достоинства речь. Вот Лаколонж. 25 июня он во главе отряда рабочих захватывает здание мэрии 8-го округа и занимает место мэра. Все ружья, сабли, вся амуниция, найденные в мэрии, раздаются повстанцам, а на кассы, на ящики столов, в которых хранятся деньги, накладываются печати. Национальные и мобильные гвардейцы и солдаты пехотинцы, взятые в плен при захвате мэрии, отпускаются на все четыре стороны, у них только отбирается оружие. Вот волнующий образ рабочего-революционера Бартелеми, в таких трагических тонах обрисованный Герценом в «Былое и думы». Здесь мы видим его в роли командира баррикады на углу улицы Тампль, где он сражается с исключительным мужеством и стойкостью. Потом, в начале 1849 года, он проходит перед нами на процессе, где выясняется ряд фактов, дорисовывающий этот образ. Семнадцатилетним юношей он был приговорен к многолетней каторге не за убийство ударившего его полицейского, а за неудачный выстрел (промахнулся) во время известного майского восстания 1839 года в провокатора, бывшего члена «Общества времен года», выдавшего своих сочленов, поступившего на службу в полицию и затем жестоко преследовавшего своих бывших товарищей. Мужественные, революционные выступления Бартелеми на суде свидетельствуют о высокой, по тогдашнему времени, степени классового самосознания. Вот, наконец, не менее волнующий образ восемнадцатилетнего юноши Нурри, в выступлениях которого на суде столько ненависти к буржуазии, столько революционного достоинства и мужества и который в 1880 году, тридцать два года спустя, все еще отбывал бессрочную каторгу, которою заменили вынесенный ему военными судьями смертный приговор.
Это все значительные фигуры, настоящие борцы, свидетельствующие о том, что исход революции 1830 года и восемнадцать лет Июльской монархии многому научили деятелей рабочего класса Франции. Но если отдельные передовые рабочие достигли уже к моменту Февральской революции развитого классового самосознания, то рабочий класс в целом только начинал становиться классом «для себя». Он еще не всегда противопоставлял себя другим общественным классам. Он еще не выработал себе общей стратегии, не имел определенной тактики для данного момента. Он действовал еще стихийной массой, стихийными порывами. И у него не назрела еще потребность фиксировать в писанных документах свой опыт для будущих поколений борцов, подводить ему итог и обобщать его.
Уже следующее поколение совсем иначе относилось к этой задаче. Если борцы рабочего класса не написали никаких мемуаров о Февральской революции, то борцы Коммуны оставили обширные и разнообразные воспоминания, которые дают нам подробные картины не только хода движения, но всего, что было пережито ими за месяцы борьбы, всех их сменявшихся в ходе событий настроений.
* * *
Не могут заполнить указанный пробел в мемуарной литературе 1848 года и мемуары социалистов-утопистов. Один из них, Луи Блан, написавший несколько томов воспоминаний, хотя и пользовался большим влиянием на рабочие массы, меньше всего мог отражать их настроения. После первого же момента «всеобщего братства», последовавшего за свержением монархии, началась сперва глухая и скрытая, затем все более обнажавшаяся и обострявшаяся классовая борьба, а Луи Блан, отрицавший классовую борьбу, выбивался из сил, проповедуя солидарность и единение классов. И чем дальше развивались события, чем больше обострялись классовые отношения, тем больше Луи Блан удалялся от того пути, на который события толкали рабочие массы. И к тому моменту, когда классовая борьба достигла высшей степени напряжения и разразилась гражданская война, Луи Блан стоял в стороне, умыв руки. В дальнейшем у него выдохся даже его бледный мелкобуржуазный социализм, и как в эмиграции, так и по возвращении во Францию после низвержения Второй империи, это был тусклый буржуазный демократ.
Столь же мало, если еще не меньше, могут нам дать воспоминания другого социалиста — Прудона («Confessions d’un revolutionnaire»), который также пользовался большой популярностью в первые месяцы революции и газета которого «Представитель народа» («Le Represеntant du peuple») была одной из самых распространенных в то время в Париже. Этот социалист имел такое слабое представление о том, чем жили тогда народные массы, он так мало знал о национальных мастерских, роспуск которых послужил непосредственной причиной восстания рабочих, что целиком принимает версию министра общественных работ Трела и назначенного им директора национальных мастерских Лаланна, того самого Трела, который под бурные аплодисменты Национального собрания воскликнул, что «теперь речь только о том, чтобы вернуть труд в его прежние условия», который еще за месяц до роспуска национальных мастерских говорил в официальном приказе об их роспуске почти на тех самых условиях, какие проведены были перед самым восстанием. Правда, Трела при этом рассчитывал, что ему удастся провести выкуп железных дорог и организовать общественные работы. Правда также, что вместе с Исполнительной комиссией Трела незадолго до восстания на минуту устрашился своих дел. Но под конец и Исполнительная комиссия, и министры сдались и заодно со всей реакцией принимали участие в кровавой расправе с рабочими. А Прудон, желая подтвердить достоверность сообщаемой им в своих воспоминаниях версии, наивно заявляет, что получил свои сведения от самого Трела и самого Лаланна.
Из воспоминаний других социалистов отметим прежде всего «Пролог революции» Луи Менара (Louis Menard, «Prologue d’une revolution»). Менар был в 1848 году последователем Прудона и, как таковой, в классовой подоплеке политического положения не мог разбираться. Но всеми своими устремлениями он был на стороне народных масс вообще, рабочих масс в частности, и в июньские дни он всецело был с ними. Именно под влиянием июньских дней он и написал серию газетных статей, вышедших осенью 1848 года отдельной книгой под названием «Пролог революции», в которой он собрал по свежим следам фактический материал о зверских расправах буржуазии с уже побежденными повстанцами. На суде, к которому он был привлечен за эту книгу, он требовал только одного — чтобы ему дали возможность свидетельскими показаниями доказать основательность всех его разоблачений. Но именно этого суд, разумеется, не хотел допустить, и Менар был приговорен к тюремному заключению и к уплате огромного штрафа. Но зато, наряду с протоколами судебных процессов, воспоминания Менара и воспоминания друга Бланки, доктора Лакамбра, «Побег из тюрем военного суда» («Evasion des prisons du conseil de guerre») являются главными источниками о расправах с повстанцами.
Можно еще отметить мемуары будущих социалистов — Шарля Белэ, «Мои воспоминания» (Charles Beslay, «Mes souvenirs») и Гюстава Лефрансэ «Воспоминания революционера» (Gustave Lefrancais, «Souvenirs d’un revoIutionnaire» - о Лефрансе и том его воспоминаний, относящихся к Парижской коммуне 1871 года, читайте здесь). Шарль Белэ, который в 60-х годах стал социалистом, примкнул к Интернационалу и затем был деятельным участником Коммуны, в 1848 году был умеренным республиканцем группы «National» и находился в числе депутатов, которых Национальное собрание послало подбадривать национальную и мобильную гвардию и армию в их борьбе против восставших рабочих. Некоторые показания Белэ мы воспроизводим в комментариях. Лефрансэ же был в 1848 году молодым юношей, и воспоминания его, интересные для дальнейшего времени, для 1848 года интереса не представляют.
Ни мелкобуржуазные революционеры того времени (Барбес, Распайль), ни коммунисты-утописты не оставили воспоминаний о Февральской революции и июньских днях. К тому же наиболее деятельные из них были арестованы в связи с движением 15 мая и в июньские дни находились в Венсенской крепости. Но их публичные выступления свидетельствуют, что и в своих идеологических высказываниях, и в своей практической политике они сильно отстали от настроений и стремлений передовых рабочих. В комментариях мы приводим целиком некоторые воззвания как мелкобуржуазных революционеров, так и коммунистов-утопистов. Здесь мы ограничимся лишь несколькими характерными цитатами.
Вот Барбес, который в воззвании от имени возглавлявшегося им общества заявляет: «Общество прав человека становится между париями и привилегированными старого общества. Первым оно говорит: оставайтесь объединенными, но спокойными — в этом ваша сила. Ваша численность такова, что вам достаточно будет лишь выразить свою волю, чтобы добиться того, чего вы желаете. Ваш голос и ваша воля — голос и воля бога! Другим оно говорит: прежняя общественная форма исчезла, царство привилегии и эксплоатации прошло... Примкните же к новому обществу, ибо вы нуждаетесь в прощении тех, кого вы слишком долго приносили себе в жертву».
Еще дальше идет Распайль, который в половине марта пишет в своей газете «Друг народа»: «За последние пятнадцать дней я вижу повсюду французов и нигде врагов. Попробуйте, если посмеете, показать гильотину этому народу братьев. Вас вместе о вашей гильотиной отведут в последний день карнавала в Бисетр», т.е. в дом умалишенных.
Не больше разбирался в создавшемся после февральской победы положении и социалист-утопист Кабэ, который в своем воззвании к икарийцам-коммунистам» писал: «Мы всегда говорили, что мы прежде всего французы, патриоты, демократы... Сплотимся же вокруг временного правительства, возглавляемого Дюпоном де л’Эр и заменившего гнусное правительство, только что залившее себя кровью граждан. Поддержим это временное правительство, которое заявляет себя республиканским и демократическим, которое провозглашает национальный суверенитет и единство нации, которое принимает братство, равенство и свободу в качестве принципа, народ — как девиз и боевой лозунг, которое распускает палаты, чтобы созвать Учредительное собрание, которое дает Франции такую конституцию, какой она требует».
И даже тогда, когда буржуазия, почувствовав почву под ногами после выборов в Национальное собрание и особенно после поражения движения 15 мая, спровоцировала рабочий класс, выбросив па улицу сто тысяч голодных рабочих, фурьерист Консидеран, правда, вообще гораздо менее революционно настроенный, предложил ни кому иному, как тому же Национальному собранию обратиться к спровоцированным им рабочим с воззванием, в котором между прочим говорилось: «Ужасающее столкновение только что обагрило кровью улицы столицы. Часть из вас принудила правительство ради защиты Республики обратить против вас французское оружие... Разве для того завоевали мы республику, чтобы раздирать друг друга? Разве для того провозгласили мы демократический закон Христа, священное братство? Братья, выслушайте нас, прислушайтесь к голосу представителей всей Франции: вы — жертвы рокового недоразумения... В одних местах главы промышленных предприятий обвиняют рабочих и национальные мастерские в застое в делах, в других местах рабочие обвиняют в своей нужде хозяев промышленных предприятий. Не являются ли эти взаимные обвинения гибельным заблуждением? К чему обвинять людей и классы? Рабочие, вас обманывают, вам внушают к нам недоверие и ненависть... Знайте, знайте: искренне и по совести, пред лицом бога и человечества, Национальное собрание заявляет, что желает без передышки работать для дела окончательного установления социального братства».
Эти слова звучали бы для нас издевательством над рабочими, отстаивавшими в это время самое право свое на существование, если бы мы не знали, что они вышли из-под пера одного из самых искренних и преданных последователей Фурье, человека, который, ознакомившись с учением своего учителя, отказался от ожидавшей его блестящей карьеры и всю свою жизнь, до глубокой старости, несмотря на всякие преследования, отдал пропаганде этого учения. Нет, не недостатком преданности делу восставших рабочих продиктовано было это обращение, а робкой и незрелой мыслью утопического социализма, видевшего социальное зло, но еще не знавшего, какими путями нужно добиваться его искоренения.
Среди тогдашних французских социалистов лишь Огюст Бланки и сравнительно небольшая и маловлиятельная группа его единомышленников, повидимому, более или менее верно разбирались в положении и наметили себе более или менее правильную тактику. В их адресе временному правительству, опубликованном от имени «Центрального республиканского общества», во главе которого стоял Бланки, говорилось: «Мы питаем твердую надежду, что правительство, созданное баррикадами 1848 года, не пожелает, подобно своему предшественнику, поставить на прежнее место заодно с каждым камнем мостовой — какой-нибудь репрессивный закон. В этом убеждении мы предлагаем временному правительству наше содействие для добросовестного осуществления прекрасного лозунга: свобода, равенство, братство». Необходимой предпосылкой для такого «добросовестного» осуществления адрес считает немедленное проведение ряда декретов, обеспечивающих полную свободу устного и печатного слова, собраний, коалиций, отозвание всех «сидячих и стоячих» судей (т.е. судей, прокуроров и пр., исполняющих свои обязанности сидя или стоя), назначенных в последние три царствования, и замену их новыми, привлечение всех, без исключения, наемных рабочих в национальную гвардию, с уплатою им двух франков за каждый день службы и т.д. Однако лишь июньская бойня и полное поражение революции окончательно раскрыли глаза как самому Бланки, так и его единомышленникам, и, в то время как последние заключили с Марксом и Энгельсом и с англичанином Гарни договор* об организации «Всемирного общества революционных коммунистов», Бланки из тюрьмы прислал приводимый нами в комментариях манифест, в котором он дает уже более определенную оценку событиям 1848 года.
Из всех социалистов того времени лишь Маркс и Энгельс ясно разбирались в положении. Уже в той статье в «Новой рейнской газете», в которой Маркс хотел «обвить лавровый венок» «вокруг грозно-мрачного чела» пролетарских борцов, видно ясное понимание классовых отношений, приведших к июню «Недостаточно было ни сентиментальной риторики после февраля, ни жестокого законодательства после 15 мая. Надо было решить вопрос на деле, на практике. — Что же вы, канальи, для себя или для нас сделали Февральскую революцию? — Буржуазия поставила вопрос таким образом, что в июне на него должен был последовать ответ картечью и баррикадами». И когда интересующийся той эпохой, перебрав один за другим десятки толстых томов, написанных о революции 1848 года во Франции ее непосредственными участниками, обращается затем к марксовой «Классовой борьбе во Франции», со страниц этой небольшой книжечки внезапно вырываются яркие снопы света, — и классы, партии, люди, события, факты, только что вращавшиеся в более или менее беспорядочном калейдоскопе, выстраиваются, занимают свои места, и пред просветленным взором читателя развертывается широкая, яркая картина классовой борьбы, и ясны становятся ему силы, двигающие классами, партиями и отдельными личностями, и факторы, порождающие последовательную смену событий.
* * *
Сказанным определяется подбор материалов для предлагаемого сборника.
О Февральской революции и в особенности об июньских днях мы предпочли бы, разумеется, дать воспоминания какого-нибудь пролетарского деятеля, непосредственного участника Февраля и июньских боев. Они представляли бы огромный исторический и политический интерес. Но таких воспоминаний, как мы уже отметили, не имеется. Мы вынуждены поэтому привлечь мемуары и повествования участников революции из других лагерей, беря у каждого из них то, что он может дать наиболее характерного для данного момента революции, и дополняя его показания или сопоставляя их с данными из других источников.
В качестве введения мы даем первую главу «Классовой борьбы во Франции»**. Под руководством Маркса читателю легко будет ориентироваться в вихре событий. Он уверенно будет следовать не только по столбовой дороге больших исторических процессов, но и па их закоулкам, ему понятны будут все проявления классовой борьбы не только между буржуазией и пролетариатом, но и между различными слоями господствующих классов.
Для кануна революции наиболее характерным является старый участник тайных обществ и один из наиболее отважных баррикадных вождей — Марк Коссидьер. Характерно и живописно, собственно говоря, у него только описание Парижа, решительно и уверенно готовившегося к низвержению Июльской монархии и в одну ночь построившего свыше тысячи двухсот баррикад, но мы не хотели слишком дробить изложение и взяли все введение к его воспоминаниям. Известна характеристика, данная Коссидьеру Марксом. «Представляя в революции тип весельчака, он был вполне подходящим вожаком старых профессиональных заговорщиков... Коссидьер был тогда настоящим плебеем, который инстинктивно ненавидел буржуазию и обладал в высочайшей степени всеми плебейскими страстями. Едва лишь он устроился в префектуре, как стал уже конспирировать против «National», не забывая из-за этого кухни и погреба своего предшественника. Он тотчас же организовал себе военную силу, обеспечил за собой газету, стал устраивать клубы, распределил роли и вообще действовал в первый момент с большой уверенностью... По все его планы либо остались просто проектами, либо сводились на практике к голым, безрезультатным плебейским выходкам. Когда противоречия обострились, он разделил участь своей партии, которая застряла в нерешительности посредине между сторонниками «National» и пролетарскими революционерами типа Бланки»***.
Рассказ о свержении Июльской монархии и о провозглашении республики, рассказ живой и талантливый и, по общему признанию современников, добросовестный и точный, мы берем у Даниеля Стерна (псевдоним графини д’Агу), пылкой буржуазной республиканки 1848 года с некоторыми симпатиями к народным массам, симпатиями, оставшимися у нее даже в июньские дни. Некоторые описываемые ею сцены так характерны, дышат такой жизненной правдой, что автор несомненно видел их собственными глазами, и ее трехтомная «История революции 1848 года» (Daniel Stern, «Histoire de la revolution de 1848»), написанная тотчас же после событий, является, по существу, мемуарами. Кстати, в то время мемуары нередко писались в третьем лице. Так, «Политические мемуары» Ламартина, занимающие три больших тома, написаны тоже в третьем лице, что не мешает им быть сплошным самовосхвалением.
Изложение хода событий с февраля по июнь мы берем у Луи Менара. Выше дана его общая характеристика. Это — революционер, социалист, со всеми особенностями, характерными для многих социалистов того времени. Хотя он писал свой «Пролог революции» после июньских дней, когда многие иллюзии были им уже изжиты, в его изложении все же сохранились и упоение победой первых дней, и реминисценции «93 года» и «робеспьеровской» «Декларации прав», которыми жили многие деятели 1848 года, и вера в социализм Луи Блана и в демократизм Ледрю-Роллена и Флокона, и преувеличенное значение, которое придавалось демонстрация против «медвежьих шапок». Не видит он, как враждебные силы с первых же дней думают только о том, как бы вернуть армию в Париж, как разделаться с рабочим классом. И лишь когда катастрофа разразилась, когда пролетариат не только расстреливается буржуазией, но покинут его вчерашними друзьями, у него раскрываются глаза. В первый момент его охватывает безнадежное отчаяние. Он не видит впереди никаких перспектив. Он еще не понимает, что революция 1848 года — не «сон в весеннюю ночь», а, как выразился один историк, «революция-мать, чреватая другими, более плодотворными революциями». В свете всего этого страницы Лун Менара о ходе событий с февраля по июнь и его же страницы, которые мы озаглавили «После поражения», являются ценным, характерным документом, который отчасти, — правда, в малой степени, потому что в нем нет записей непосредственных переживаний, - может заменить воспоминания тогдашнего пролетарского деятеля.
Сообщение о Люксембургской комиссии мы взяли у председателя комиссии, Луи Блана****. Останавливаться здесь на его характеристике надобности. Читатель найдет достаточно данных о нем у Маркса (во «Введении»), а также на предыдущих страницах нашего предисловия и его биографии в «Указателе имен», в конце книги. Главу о национальных мастерских мы взяли из книги, выпущенной осенью 1848 года их директором Эмилем Тома под названием «История национальных мастерских» (Emile Thomas, «Histoire des ateliers nationaux»). Этот молодой инженер и преподаватель, при содействии которого Мари, Гарнье-Пажес, Марраст и Бюшез рассчитывали превратить национальные мастерские в армию против социалистов и рабочего класса и который, как можно предполагать, скорее склонен был предоставить эту армию в распоряжение Бонапарта, сильно усердствовал в исполнении той гнусной роли, которая ему была поручена. Но когда он внезапна и грубо был снят со своего поста и даже насильно вывезен из Парижа, и все его надежды использовать национальные мастерские рухнули, он отомстил отвернувшимся от него вчерашним покровителям и напечатал свою книгу, в которой с документами в руках подробно рассказывает, как уже через несколько дней после учреждения Центрального бюро национальных мастерских последнее мешало рабочим мастерских присоединиться к манифестации, направленной против демонстрации «медвежьих шапок», какие средства пускало в ход это бюро, чтобы помешать рабочим пойти 10 апреля на Марсово поле, к каким обманам прибегало оно, чтобы не дать рабочим голосовать за рабочие списки на выборах в Национальное собрание, с какими полицейскими целями организовало оно при участии и под покровительством министра Мари и парижской мэрии специальный клуб национальных мастерских. Все эти разоблачения становятся особенно эффектными, если их сопоставить о докладом следственной комиссии Национального собрания, в котором утверждается, что национальные мастерские и их клуб были в руках Люксембургской комиссии орудием мятежа и разрушения.
Для июньских дней у нас большого выбора не было. Буржуазные деятели в своих мемуарах и повествованиях уделяют мало места этому решающему моменту революции 1848 года. Пришлось остановиться на Ипполите Кастиле, который в своей «Истории Второй республики» посвятил особую главу подробному изложению июньских боев и впоследствии выпустил эту главу отдельной книжкой под названием «Июньская бойня 1848 года» («Les massacres de juin 1848»). Кастиль выдвинулся 40-х годах своими злыми, талантливыми памфлетами на деятелей Июльской монархии и числился левым республиканцем, с уклоном в сторону социализма. Еще раньше он составил себе имя в качестве талантливого беллетриста. В 1848 году, почуяв, что ветер дует в сторону Бонапарта, он стал бонапартистом и, в качестве такового, мог позволить себе — до известной степени — говорить правду об июньской бойне, громя таким образом республику, подобно тому как матерый легитимист Ларошжаклен поддерживал в феврале республиканцев, чтобы вернее содействовать низвержению «узурпаторской» династии Орлеанов. Однако в ряде случаев Кастиль не решается договаривать до конца, и тогда мы дополняем его в комментариях данными из других источников, используя для этого вышедшую в 1880 году книжку Виктора Марука «Июнь 1848 года» (Victor Marouck, «Juin 1848»), в которой собран — в агитационной форме — обширный и разносторонний материал об июньских днях.
Об июньской бойне мы даем еще две главы из «Мемуаров» Токвиля. Записи этого ученого аристократа-государствоведа, «обожавшего», по его словам, свободу, чрезвычайно характерны. Сперва, когда надвинулась гражданская война, ему становится жутко, и он голосует против осадного положения. Но же на следующий день верх берет холодная ненависть богатого собственника к рабочему классу, осмелившемуся требовать права на существование. Он считает уже свое вчерашнее голосование непростительной ошибкой, он боится, что борьба затянется, а если затянется, то может еще, пожалуй, принести победу мятежникам, — и он желает уже беспощадного применения артиллерии. Еще через день он, впрочем, успокаивается. В Париж хлынули из многих департаментов крестьяне, и, между прочим, крестьяне из Бретани во главе со своими помещиками, издавна пылавшие ненавистью к мятежному Парижу. И тут разыгрывается назидательная сцена. Во главе одного из отрядов Токвиль видит своего родственника, крупного бретанского помещика. Когда он его приглашает к себе обедать, помещик отвечает: «Эти люди (т.е. находящиеся под его командой крестьяне) знают, что в случае победы мятежников он рискует потерять гораздо больше, чем они, — поэтому он должен остаться c ними, на их бивуаке, и разделить с ними их сухой походный хлеб». Этот наплыв в Париж крестьян, примчавшихся защищать собственность во главе со своими помещиками, выпуклее, чем в других мемуарах, отмечается у Токвиля — и уже по одному этому его «Мемуары» заслуживают внимания.
Выше мы уже охарактеризовали содержание помещаемой нами главы об июньских днях из «Исповеди революционера» Прудона. Эта глава лишний раз подчеркивает, до какой степени был одинок в своей борьбе рабочий класс, как далеки были от всего, чем жил пролетариат в те месяцы, мелкобуржуазные революционеры и социалисты.
В главе «После поражения» мы группируем несколько отрывков из книги Луи Менара о расправах с побежденными повстанцами. Мы дополняем их в комментариях данными из других источников.
В заключение мы даем одну статью Маркса и две статьи Энгельса из «Новой Рейнской газеты», в которых содержится общая оценка июньского восстания и оценка военных действий повстанцев.
Е. Смирнов
Примечания Е.Смирнова
* Этот договор впервые опубликован был в 1926 году в «Бюллетене Института Маркса и Энгельса», № 1.
** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VLLI, изд. Института Маркса и Энгельса.
*** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VIII, стр.305. Рецензия Маркса на книги двух провокаторов: Шеню и де ла Одда.
**** Частью из его «Страниц истории Февральской революции 1848 г.», частью из его двухтомной «Истории революции 1848 г.».
«Pays legal» — законная страна или, точнее, признаваемая законом страна, — так называли цензитарные слои населения, т.е крупную буржуазию и крупных землевладельцев, которые удовлетворяли установленному законом высокому имущественному цензу и одни только пользовались правом выбора представителей в законодательные учреждения страны. Таких избирателей было на всю Францию всего только 220 тысяч. Все остальное население страны было бесправно.
«National» («Насиональ») — газета, основанная в начале 1830 г., при участии Тьера, Минье, Карреля и др. Играла видную роль в Революции 1830 года. В дальнейшем проделала ту же эволюцию, которую проделала буржуазия - либеральная и республиканская в борьбе с Гизо, стала реакционной после Февральской революции.
«Gazette de France» («Французская газета») — старейшая во Франции газета, начавшая выходить под названием просто «Gazette» 1 мая 1631 года, под редакцией «патриарха» Французских журналистов Теофраста Ренодо. В ней сотрудничали, между прочим, король Людовик XIII и всемогущий Ришелье, и сравнительно недавно найденные рукописи Людовика XIII показывают что Теофраст Ренодо бесцеремонно сокращал и исправлял статьи и корреспонденции своего высокопоставленного сотрудника. «Французская газета» существует и поныне в качестве органа роялистов.
«Moniteur» («Вестник») — официальный орган французских правительств с VIII года революционного летоисчисления (начавшегося с 22 сентября 1792 года) до 1869 года. Вместо него стал выходить «Journal officiel».
«Сентябрьские законы». Когда рабочий класс и мелкая буржуазия увидели, как нагло их обманула финансовая и крупная промышленная буржуазия, захватившая всю власть в свои руки после революции 1830 года, страна покрылась сетью тайных обществ и произошел ряд восстаний. Правительство Луи-Филиппа ответило на это в 1834 году изданием закона об ассоциациях, которым имелось в виду отчасти совсем их уничтожить, отчасти подчинить их своему контролю, а позже, в сентябре того же года, издан был ряд постановлений, сильно ухудшивших положение печати; для того же, чтобы, по возможности, монополизировать ежедневные газеты в руках крупной буржуазии, их обязали вносить залог в сто тысяч франков, причем ответственный редактор газеты должен был владеть по крайней мере третьей частью залога. Новые законы должны были, как открыто заявляли министры, совершенно уничтожить печать карлистов (сторонников низложенного Карла X) и республиканцев. Смысл новых законов Гизо формулировал следующим образом: «Всеобщее и предупредительное устрашение — такова главная цель карательных законов. Нужно, чтобы все боялись, чтобы все опасались общества и его законов. Нужно глубокое и постоянное сознание, что существует верховная власть, всегда способная схватить и наказать... Кто ничего не боится, тот ничему не подчиняется». Сентябрьские законы далеко оставили за собою даже реакционные законы (ордоннансы) свергнутого в 1830 году Карла X.
«La Reforme» («Реформа») — газета радикально настроенной мелкой буржуазии, основанная в 1843 году Ледрю-Ролленом, Годфруа Кавеньяком и Флоконом (последний был ее главным редактором). Газета ставила себе целью низвержение династии Орлеанов и установление демократической республики Она насчитывала среди своих главных сотрудников Франсуа и Этьена Араго, Паскаля Дюпра, Динара и Луи Блана, который незадолго до Февральской революции провел на редакционном заседании радикальную программу с сильным социалистическим уклоном.
«Le Constitutionnel» («Конституционалист») — газета, основанная в 1815 году. Либеральная при Реставраций, не раз подвергалась преследованиям и участвовала в подготовке революции 1830 г. После Июльской революции стала правительственной газетой и захирела. С 1844 года под редакцией д-ра Верона перешла на сторону династической оппозиции. В 1848 году — реакционный орган, выдумывавший всякие небылицы против рабочих, особенно в июньские дни. В 1849 г. газета переметнулась к бонапартистам.
«La Republique» («Республика») — первая новая газета, выпущенная после Февральской революции Эженом Барестом и рассчитанная на массового читателя. Продавалась по пяти сантимов (впервые в газетном мире по такой дешевой цене) и имела большое распространение. Газета без определенного, устойчивого направления, но с социалистическим уклоном. Просуществовала до переворота 2 декабря.
Но начнем все-таки с общей международной обстановки:
Алексей Леонтьевич Нарочницкий
Международные отношения от Февральской революции до лета 1848 г.
В сб. «К СТОЛЕТИЮ РЕВОЛЮЦИИ 1848 ГОДА» под ред. проф. Б.Ф.Поршнева и доц. Л.А.Бендриковой. Второе издание. М.: изд-во МГУ. 1949
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НАКАНУНЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Революции 1848 г. и подрыв «Венской системы»
Царизм и Пруссия накануне революции 1848 года
Кризис внешней политики июльской монархии накануне революции
Внешняя политика Англии в Европе накануне Февральской революции. Дипломатия Пальмерстона
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ во ВРЕМЯ ФЕВРАЛЬСКОЙ и МАРТОВСКИХ РЕВОЛЮЦИЙ 1848 года
Внешняя политика Временного правительства во Франции в феврале-мае 1848 г.
Европейские правительства и Февральская революция
Вторая республика и Николай I после мартовских революций в Австрии и Пруссии. Польский и шлезвиг-голштинский вопросы и европейские правительства от марта до июля 1848 г.
=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=
Итак, в нашей библиотеке теперь сформирован новый раздел - "ВЕСНА НАРОДОВ": европейские революции 1848 года
Итоги вахты:
Ф.Потемкин. Июльская монархия во Франции (1830—1848 гг.)
Л.Бендрикова. Экономический кризис и рабочее движение накануне Февральской революции во Франции
Р.Авербух. Рабочее движение в Вене в августе 1848 года
Революция 1848 года: статьи, письма, стихотворения К.Маркса, Ф.Энгельса, Ф.Фрейлиграта, Г.Гейне, Г.Гервега, М.Бакунина, Ж.Ренара, Ф.Лассаля, Ф.Меринга, П.Фрелиха Перевод с немецкого и предисловие Н.Н.Попова
Е.Степанова. Маркс и Энегльс в первые месяцы революции 1848—1849 годов
Т.Ойзерман. Развитие марксистской теории на опыте революции 1848 года
Находка гражданки Березовый сок: <>a href="www.ohio.edu/chastain/contents.htm"англоязычная энциклопедия революции 1848 года
С.Сказкин. Сорок восьмой год во Франции (февраль-июнь)
М.Айзенштат. Революция 1848 г. во Франции. История Франции 1-ой половины XIX века
А.Молок. Июньские дни 1848 года в Париже
Ш.Шмидт. Июньские дни 1848 года
Марк Вилье. Женские клубы и легионы амазонок. Главы VIII-X. 1848 год. Борм и везувианки. Феминистское движение. Г-жа Нибуайе и Общество женского голоса. Женский клуб
А.Иоаннисян. Революция 1848 года во Франции и коммунизм
Л.Бендрикова. Французская историография революции 1848—1849 гг. во Франции (1848-1968)
находка гражданки Березовый сок: англоязычная энциклопедия революции 1848 года
@темы: Великая французская революция, АРТеФАКТическое/иллюстрации, новые публикации, полезные ссылки
-
-
02.07.2010 в 14:23Любовь Авксентьевна БЕНДРИКОВА
ФРАНЦУЗСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ РЕВОЛЮЦИИ 1848—1849 гг. ВО ФРАНЦИИ
(1848-1968)
М.: ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. 1969
В книге дан критический анализ работ французских историков от современников революции 1848 г. до историков нашего времени (1968 г.). Историография о революции 1848—1849 гг. связана с рассмотрением трактовки историками различных направлений, общих вопросов классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией, поэтому является актуальной и в настоящее время. Большая часть книги посвящена историографии эпохи империализма, главным образом периоду общего кризиса капитализма. Основная задача автора — не только разоблачить реакционные идеи буржуазной историографии, но и выявить прогрессивные моменты в исследованиях французских историков.
Введение
Глава I. К.Маркс и Ф.Энгельс о французской революции 1848—1849 гг. и контрреволюционном перевороте 1851 г.
Глава II. Французские современники о революции 1848—1849 гг. и контрреволюционном перевороте 1851 г
§ 1. Буржуазно-дворянское направление (А.Ламартин, А.Токвиль)
§ 2. Буржуазно-реформистское либеральное направление (Д.Стерн, А.Бланки, А.Одиганн и др.)
§ 3. Мелкобуржуазное демократическое направление (Луи Блан, Ш.Робен)
§ 4. Революционно-социалистическая историография (Луи Менар)
§ 5. Историография контрреволюционного переворота 1851 г.
Глава III. Буржуазная и революционно-демократическая историография о революции 1848—1849 гг. и государственном перевороте в 60-х годах XIX в.
§ 1. Бонапартистское направление в историографии
§ 2. Буржуазное умеренно-республиканское направление
§ 3. Либеральная буржуазная историография
§ 4. Социалистическая мелкобуржуазная историография (Верморель)
Глава IV. Французская историография о революции 1848—1849 гг. и контрреволюционном перевороте 1851 г. в период перерастания «свободного капитализма» в империализм
§ 1. Буржуазно-дворянское направление
§ 2. Буржуазное республиканское либеральное направление
§ 3. Марксистское направление
Глава V. Французская историография о революции 1848—1849 гг. и государственном перевороте 1851 г. в эпоху довоенного империализма и первой мировой войны (1900—1918 гг.)
§ 1. Общество по истории революции 1848 г.
§ 2. Мировоззрение руководителей Общества (Ж.Ренар, А.Мишель, Э.Левассер)
§ 3. Основные направления работы Общества по истории революции 1848 г. накануне первой мировой войны
§ 4. Буржуазно-умеренная республиканская историография о революции 1848—1849 гг.
§ 5. Французская историография о революции 1848—1849 гг. в период первой мировой империалистической войны
Глава VI. Французская историография о революции 1848—1849 гг. и государственном перевороте на первом этапе общего кризиса капитализма
§ 1. В.И.Ленин о революции 1848—1849 гг. и контрреволюционном перевороте
§ 2. Кризис буржуазной историографии после Великой Октябрьской социалистической революции и попытки его преодоления. Марксистское направление в историографии
§ 3. Идейная направленность Общества по истории революции 1848 г. Деятельность Ж.Ренара
§ 4. Основные направления в разработке истории революции 1848—1849 гг. в Обществе
§ 5. Основные тенденции в изучении революции 1848—1849 гг. и контрреволюционного переворота 1851 г. историками, не входящими в Общество
Глава VII. Французская историография о революции 1848—1849 гг. и государственном перевороте на втором этапе общего кризиса капитализма и в современный период
§ 1. Возрождение Общества по истории революции 1848—1849 гг. и его идейная направленность
§ 2. Международный конгресс историков в ознаменование столетия революции 1848—1849 гг.
§ 3. Марксистское направление и прогрессивные историки в изучении революции 1848—1849 гг. во Франции в связи с ее столетием
§ 4. Основные тенденции во французской буржуазной и социал-реформистской историографии, изданной к столетию революции 1848 г.
§ 5. Французская историография о революции 1848— 1849 гг. и государственном перевороте 1851 г. в современный период
Заключение
Библиография
-
-
02.07.2010 в 18:42Теодора Ильича Ойзермана.
РАЗВИТИЕ МАРКСИСТСКОЙ ТЕОРИИ НА ОПЫТЕ РЕВОЛЮЦИИ 1848 г.
М.: ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. 1956
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. МАРКСИЗМ И РЕВОЛЮЦИИ 1848 г.
1. Революции 1848 г. и освободительное движение пролетариата
2. Маркс и Энгельс — вдохновители революционно-демократической борьбы масс
ГЛАВА II. РАЗРАБОТКА МАРКСОМ И ЭНГЕЛЬСОМ ТЕОРИИ РЕВОЛЮЦИИ НА ОПЫТЕ 1848—1851 гг.
1. Проблема революции в трудах Маркса и Энгельса периода формирования марксизма
2. Революции — локомотивы истории
3. Борьба классов — движущая сила революции
4. Маркс и Энгельс о различных типах буржуазных революций
5. Основные наброски идеи гегемонии пролетариата
6. Идея непрерывной революции
7. Буржуазные революции и национальный вопрос
8. Маркс и Энгельс о значении внешних, международных условий развития революции
9. Теория революции и вопрос о вооруженном восстании
ГЛАВА III. РАЗРАБОТКА МАРКСОМ И ЭНГЕЛЬСОМ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕ НА ОПЫТЕ 1848—1851 гг.
1. Проблема государства в трудах Маркса и Энгельса в период формирования марксизма
2. Революции 1848 г. и буржуазная государственная машина
3. Обоснование Марксом и Энгельсом необходимости слома буржуазной государственной машины
4. Дальнейшее развитие учения о диктатуре пролетариата в письме К.Маркса к И.Вейдемейеру
ГЛАВА IV. БОРЬБА МАРКСА И ЭНГЕЛЬСА ПРОТИВ ИДЕАЛИСТИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ О РОЛИ ИДЕЙ И РОЛИ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ
1. Опыт революций 1848 г. и вопрос о роли идей и роли исторических деятелей
2. Борьба Маркса и Энгельса против идеалистического понимания роли идей в развитии общества
3. Борьба Маркса и Энгельса против идеалистического понимания роли личности в истории
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Быть может, это не самая лучшая интерпретация взглядов Маркса, но что мне кажется важным, это - попытка показать их становление в зависимости от современных Марксу исторических событий и связь с его общественной и политической деятельностью. Если даже вы покритикуете Т.И.Ойзермана за некоторую прямолинейность и так далее, это уже будет полезным интеллектуальным упражнением.
Текст распознан и вычитан, за исключением ссылок; это бы значительно задержало процесс, без особой нужды, поскольку из текста совершенно понятно, на каких трудах Маркса, Энгельса и Ленина автор строит свои выводы.
-
-
02.07.2010 в 18:48(В.И.Ленин)
Часто приходит на память при чтении дискуссий, в нашем сообществе и не только
*
Рассматривая производство в его историческом развитии, основоположники марксизма создавали учение об исторически сменяющих друг друга способах производства, последовательное, прогрессивное развитие которых неизбежностью приводит к коммунизму. Постановка проблемы общественно-экономических формаций закономерно вела к разработке учения о базисе и надстройке. Это было дальнейшим шагом вперед в разработке вопроса о соотношении между материальной и духовной, жизнью людей. Естественно поэтому, что в центре внимания основоположников марксизма в период формирования их взглядов находился вопрос о происхождении идей, а не вопрос об их роли. Энгельс писал по этому поводу: «Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отрицали, и не всегда находилось достаточно времени, места и поводов отдавать должное и остальным моментам, участвующим во взаимодействии».
Материалистическое понимание истории нисколько не отрицает существования идеальных побудительных мотивов, не отрицает, следовательно, и того, что присущие человеку чувства, страсти, влечения, убеждения, идеи так или иначе направляют, стимулируют поведение людей, являются определенными двигательными силами, наличие которых отличает общество от природы.
*
В основе буржуазно-объективистской концепции {Прудона} лежит метафизическое истолкование исторической необходимости и анархистское понимание природы государственной власти. Историческая необходимость представляется Прудону абсолютной, независимой от условий, места и времени неизбежностью, предопределенностью.
*
…из факта объективной обусловленности поведения мелкобуржуазных лидеров отнюдь не следует, что они были лишены индивидуальности или что эта индивидуальность не проявлялась в их политической деятельности. Материалистический детерминизм, отвергая идеалистические басни о свободной (в смысле независимости от мотивов) воле исторического деятеля, отнюдь не рассматривает последнего как пассивного исполнителя исторической необходимости.
Поведение Ледрю-Роллена, обусловленное положением мелкой буржуазии, Маркс объясняет тем, что Ледрю-Роллен при всем своем интеллектуальном превосходстве над рядовыми представителями своего класса разделял все свойственные им иллюзии и предрассудки. Дело, значит, не сводится к тому, что Ледрю-Роллен — выходец из мелкой буржуазии или сам мелкий буржуа. Идеологи мелкой буржуазии, а таковые имелись и кроме Ледрю-Роллена, отнюдь не были все на одно лицо. Они отличались друг от друга в пределах общей линии поведения, воплощая в себе разные стороны, различные ступени развития своего класса, по-разному понимая и истолковывая положение и задачи той социальной группы, которую они — сознательно или бессознательно — представляли. Не следует думать, «что все представители демократии на самом деле лавочники или поклонники лавочников. <...> Положение исторической личности в качестве идеолога определенного класса не предопределено, хотя и обусловлено окружающими ее материальными условиями и ее собственным поведением. Тот же Ледрю-Роллен проводил бы совершенно другую политическую линию, если бы он сумел преодолеть свою мелкобуржуазную ограниченность и стать на позиции пролетариата.
Это специально к...
-
-
02.07.2010 в 18:53Синяя блуза
Не ручаюсь за точность, давно читал Ленина, однако, помнится, "соглашательством" он называет не тот факт, что Луи Блан согласился войти во Временное правительство и возглавлять Люксембругскую комиссию, а его принцип - искать компромисс в спорах между рабочими и работодателями, таким образом - "соглашательство" здесь употребляется как синоним в целом "теории мирного врастания в социализм".
-
-
02.07.2010 в 21:06Абгар Рубенович Иоаннисян
РЕВОЛЮЦИЯ 1848 года во ФРАНЦИИ и КОММУНИЗМ
М.: НАУКА. 1989
Предисловие
Глава I. Участие коммунистов в Февральской революции. Вечер 25 февраля. Афиши и прокламации. Газеты Дезами, Эскироса, Констана и Торе. «Красная» пресса в марте—апреле 1848 г.
Глава II. Проекты «организации труда». Пропаганда коммунизма икарийской школой. Вильгардель, Масе, Гарен де Витри. «Индивидуализм и коммунизм». Оуэнистские проекты. Антикоммунистические брошюры
Глава III. Парижские клубы. Коммунистические клубы: Центральное братское общество, Клуб братских друзей, Клуб журнала «Фратерните», Клуб Горы, Клуб неподкупных, Клуб будущего и другие. Центральное республиканское общество. Клуб революции. Общество прав человека и гражданина. Манифестация 17 марта. Клуб клубов и агитация в департаментах. Программы коммунистических кандидатов в депутаты
Глава IV. «Документ Ташеро». Антикоммунистическая кампания и преследования коммунистов. Демонстрация 16 апреля и ее последствия. Выборы в Национальное собрание и обострение политического кризиса. События 15 мая
Глава V. Накануне решающей битвы. Клубы. Собрания под открытым небом. «Красная» печать. Коммунистическая агитация
Заключение
Знакомые все лица, и Бланки, и Барбес, как вы догадываетесь. Как водится у Абгара Рубеновича, все по первоисточникам.
Книга выложена 5 pdf (скан), по 2-4 Мб.
-
-
03.07.2010 в 12:03К сожалению, по сети я ничего не нашла. А ведь 1848 год отметился подъемом феминистского движения. И некоторые женщины принимали прямое участие в революциях. Флора Тристан, если не ошибаюсь, была социалистка. Жорж Санд сочувствующая.
Большой портрет Флоры из "Шаривари", но без приколов, просто портрет.
Обидно, в общем. Только на нашу библиотеку и можно сослаться, на Марка Вилье.
Еще картинки: про германскую революцию, галерея, можно увеличивать картинки, это тоже в Берлине 1848 год.
Вообще, столько всего я ни разу по теме 48 года не видела. х1000!
-
-
03.07.2010 в 13:31К сожалению, по сети я ничего не нашла. А ведь 1848 год отметился подъемом феминистского движения. И некоторые женщины принимали прямое участие в революциях - справедливое. И сожаление тоже, увы, справедливое.
На Вилье, конечно, сослаться можно, но его интересуют исключительно анекдотические эпизоды...
Марк Вилье
ЖЕНСКИЕ КЛУБЫ и ЛЕГИОНЫ АМАЗОНОК
Глава IX. 1848 год. Феминистское движение. Г-жа Нибуайе и Общество женского голоса
Глава X. 1848 год. Женский клуб
Перевод с французского и предисловие Ю.Стеклова
М.: книжное издательство «Современные проблемы». 1912
-
-
03.07.2010 в 14:51Часто приходит на память при чтении дискуссий, в нашем сообществе и не только
И уж как часто, гражданин resoner...
мне кажется, Оксана разъяснила разницу между фатализмом и детерминизмом на примере кирпича настолько доходчиво, что разжевывать дальше было бы даже обидно для оппонентов.
Ну, а разницу между "экономизмом" и "марксизмом"?.. Неужели мы, на естественнонаучном факультете, изучали все это глубже, чем на истфаке МГУ?..
Мне не очень понятно, почему его так пинал Ленин. "Луиблановщина" - это ограниченность, конечно, но соглашательство, ИМХО, означает нечто иное. Тут же явно была трудная дилемма, про которую сам Л.Блан и рассказывает, и явно была подстава со стороны Временного правительства.
Синяя блуза
ЛУИБЛАНОВЩИНА
Французский социалист Луи Блан в революцию 1848 года печально прославил себя тем, что с позиции классовой борьбы перешел на позицию мелкобуржуазных иллюзий, прикрашенных фразеологией якобы "социализма", а на деле служащих лишь укреплению влияния буржуазии на пролетариат, Луи Блан ждал помощи от буржуазии, надеялся и возбуждал надежды, будто буржуазия может помочь рабочим в деле "организации труда" — этот неясный термин должен был выражать "социалистические" стремления.
Луиблановщина одержала теперь полную победу в "социал-демократии" правого фланга, партии OK, в России. Чхеидзе, Церетели, Стеклов и многие другие, ныне являющиеся вождями Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов, бывшие также вождями всероссийского совещания Советов, закончившегося на днях, заняли именно позицию Луи Блана.
Во всех главных вопросах современной политической жизни эти вожди, стоящие на точке зрения приблизительно международного течения "центра", Каутского, Лонге, Турати и многих других, оказались именно на мелкобуржуазной позиции Луи Блана. Возьмите вопрос о войне.
Пролетарская точка зрения состоит в отчетливой классовой характеристике войны и в непримиримой враждебности к империалистской войне, т.е. к войне между группами капиталистических (все равно, монархических или республиканских) стран из-за дележа капиталистической добычи.
Мелкобуржуазная точка зрения отличается от буржуазной (прямое оправдание войны, прямая "защита отечества", т.е. защита "интересов" своих капиталистов, защита их "прав" на аннексии) — тем, что мелкий буржуа "отрекается" от аннексий, "осуждает" империализм, "требует" от буржуазии, чтобы она перестала быть империалистской, оставаясь в рамках всемирных империалистских связей и капиталистического хозяйственного строя. Ограничиваясь этой добренькой, безвредной, пустой декламацией, мелкий буржуа на деле только беспомощно плетется за буржуазией, "сочувствуя" кое в чем пролетариату на словах, оставаясь в зависимости от буржуазии на деле, не умея или не желая понять пути, ведущего к свержению капиталистического ига, единственно способного избавить человечество от империализма.
"Потребовать" от буржуазных правительств, чтобы они сделали "торжественную декларацию" в духе отрицания аннексий, — это является для мелкого буржуа верхом смелости и образцом антиимпериалистской, "циммервальдистской" последовательности. Нетрудно видеть, что это — луиблановщина худшего типа. Во-первых, сколько-нибудь опытный буржуазный политикан никогда не затруднится наговорить сколько угодно "блестящих", эффектных, звонких, ничего не говорящих, ни к чему не обязывающих фраз против аннексий "вообще". А коснется до дела, — можно сфокусничать хотя бы так, как сфокусничала на днях "Речь", имевшая печальное мужество заявить, что Курляндия (аннексированная ныне хищниками-империалистами буржуазной Германии) не есть аннексия России!
Это — самое возмутительное фокусничество, самый нетерпимый обман рабочих буржуазией, ибо всякий, сколько-нибудь политически грамотный человек, должен будет признать, что Курляндия была всегда аннексией России.
Мы делаем открытый и прямой вызов "Речи": 1) пусть она представит народу такое политическое определение понятия "аннексии", которое относилось бы ко всем аннексиям в мире, и немецким, и английским, и русским, и прошлым и настоящим, ко всем без исключения; 2) пусть она ясно и точно скажет, что это значит, по ее мнению, отказаться от аннексий не на словах, а на деле. Пусть она даст такое политическое определение понятия "отказ от аннексий на деле", которое (определение) относилось бы не только к немцам, но и к англичанам и ко всем народам, когда-либо совершавшим аннексии вообще.
Мы утверждаем, что "Речь" либо уклонится от нашего вызова, либо перед всем народом будет разоблачена нами. И именно ввиду затронутого "Речью" вопроса о Курляндии наш спор — не теоретический, а практический, самый неотложный, самый насущный, самый злободневный.
Во-вторых. Допустите даже, хотя бы на секунду, что буржуазные министры — идеал добросовестности, что Гучковы, Львовы, Милюковы и К0 самым искренним образом верят в возможность отказаться от аннексий, сохраняя капитализм, и хотят отказаться от них.
Допустим на секунду даже это, сделаем это луиблановское допущение.
Спрашивается, может ли взрослый человек удовлетворяться тем, что люди о себе думают, не проверяя этого тем, что они делают? Может ли марксист не отличать пожеланий и заявлений от объективной действительности?
Нет. Не может.
Аннексии держатся связями финансового, банкового, империалистского капитала. В этом современная, хозяйственная основа аннексий. Аннексия есть, с этой стороны, гарантированная политически прибыль с миллиардов капитала, "помещенного" в тысячах и тысячах предприятий аннексированных стран.
Нельзя, даже при желании, отказаться от аннексий, не делая решительных шагов к свержению ига капитала.
Значит ли это, как готовы заключать и заключают "Единство", "Рабочая Газета" и прочие "Луи Бланы" нашей мелкой буржуазии, что надо не делать решительных шагов к свержению капитала? что надо мириться хоть с частичкой аннексий?
Нет. Надо делать решительные шаги к свержению капитала. Их надо делать умело и постепенно, опираясь только на сознательность и организованность подавляющего большинства рабочих и беднейших крестьян. Но эти шаги надо делать. И Советы рабочих депутатов в ряде мест России уже начали их делать.
На очереди дня — решительная, бесповоротная размежевка с Луи Бланами, Чхеидзе, Церетели, Стекловыми, партией OK, партией с.-р. и т.п. и т.п. Разъяснение массам, что луиблановщина губит и загубит успех дальнейшей революции, успех даже свободы, если массы не поймут вреда этих мелкобуржуазных иллюзий и не присоединятся к сознательным рабочим в их осторожных, постепенных, обдуманных, но твердых и немедленных шагах к социализму.
Вне социализма нет спасения человечеству от войн, от голода, от гибели еще миллионов и миллионов людей.
"Правда" № 27, 8 апреля 1917 г.
Подпись:Η. Ленин
В 5-м издании ПСС Ленина, том 31. В сети - вот тут.
Гражданин resoner, пожалуй, прав. Можно добавить, что Луи Блан в этом контексте - не более исторически реальный Луи Блан, чем, к примеру Сократ для битья у ряда философов, и т.д.
А вот интересно, Стеклов - это наш Ю.М. или его родственник?..
-
-
03.07.2010 в 14:55-
-
03.07.2010 в 15:51Товарищ rexy-craxy добавляет ссылку на фильм
Год как жизнь
Режиссеры - Мамбетов, Рошаль
Сценарист - Григорий Рошаль
Операторы:
Леонид Косматов, Александр Симонов (II)
Композитор - Дмитрий Шостакович
Мосфильм, премьера 24 марта 1966
2 серии
В ролях: Алексей Алексеев, Владимир Балашов, Зиновий Гердт, Наталья Гицерот, Ольга Гобзева,
Вячеслав Гостинский, Лев Золотухин, Артем Карапетян, Игорь Кваша, Сергей Курилов, Василий Ливанов,
Клара Лучко, Дмитрий Миргородский, Андрей Миронов, Никита Михалков, Федор Никитин,
Руфина Нифонтова, Анатолий Обухов, Александр Орлов (II), Галина Серебрякова,
Александр Смирнов, Анатолий Соловьев, Сергей Столяров, Светлана Харитонова,
Александр Хвыля, Аркадий Цинман, Людмила Чурсина, Ариадна Шенгелая, Григорий Шпигель
О народных восстаниях, прокатившихся по Европе в середине XIX века, о поисках истины и борьбе молодого Маркса с врагами революции (1848-1849). Париж - ссылка в Брюссель - работа в "Новой рейнской газете" в Германии - поражение революции - переезд в Лондон...
film.arjlover.net/info/god.kak.zhizn.1.avi.html
film.arjlover.net/info/god.kak.zhizn.2.avi.html
-
-
03.07.2010 в 16:56-
-
03.07.2010 в 23:40Capra Milana, а что нужно сделать с Токвилем и Стерном? могу я помочь?
-
-
04.07.2010 в 00:51Спасибо всем! Надо еще австрийские события подробнее. Мне лично попадалась книжка М.Баха.
Статьи в ВИ:
Молок А.. Некоторые вопросы истории июньского восстания 1848 г. в Париже
1952, № 12
Удальцов И. К вопросу о революционном движении в Чехии в 1848 году
1947, № 5
Застенкер Н. 1848 год и революции XIX века
1947, № 11
Шустер У. Познанское восстание 1848 года
1948, № 3
Волгин В. Пеккер после 1848 года
Желубовская Э. Бельгия в 1848 году
1948, № 4
Застенкер Н. "Гора" 1849 года
Кан С. Предпарламент и первое баденское восстание 1848 года
1948, № 5
Матлин Ш. К истории рабочего движения в Кельне в первые месяцы революции 1848 года
1972, № 9
Невлер В. Политическая борьба в Венеции в первые месяцы республики 1848 года
1976, № 5
Кунина В. Революционное движение в Ирландии в 1848 г.
Историк-марксист --- Исторический журнал
Зоркий М. Уроки 1848 г. во Франции
1938, № 4
Ефимов А. К вопросу о характере революций 1848 года во Франции и Германии.
1940, № 7
Зайдель Г. Коммунисты в революции 1848 года во Франции
1928, № 8
Авербух Р. Русская интервенция в венгерскую революцию, 1848-1849 гг.
1932, № 3
Лехтблау Л. Революция 1848 г. и царская цензура
1940, № 7
ФЕ
Застенкер Н. Прудон и февральская революция 1848 г. 1960
Молок А. Революционные выступления в окрестностях и пригородах Парижа в дни июньского восстания 1848 г. 1963
Шено Ж. Жюль Верн и традиции 1848 г. 1967
Застенкер Н. Об организации рабочих делегатов Люксембургской комиссии 1848 г. 1975
Кирова К. Французские революции (1789—1848 гг.) и итальянские умеренные либералы (1830—1860 гг.) 1982
Намазова А. Карл Маркс в Бельгии (1845—1848) 1983
-
-
04.07.2010 в 11:15Ты права, гражданка Capra Milana, это ваш историк Стеклов - Овший Моисеевич Нахамкис, первый редактор газеты "Известия", исследователь биографии и взглядов Никола Чернышевски.
Приводя в пример Луи Блана, гражданин Ленин не прав. Ваша русская ситуация была совсем иная. Но если признавать, что в том 1848 году пролетариат был никоим образом не готов к масштабной классовой борьбе за социальное преобразование общества, а так оно и было, можно ли требовать, чтобы Луи Блан, Альбер или другой из социалистов отказались от единственно возможной тактики и деятельности?
К тому же, если бы Люксембругская комиссия не находила компромиссов, дестабилизация коммунальной и экономической жизни Парижа больнее всего ударяла бы не по буржуа, а как раз по рабочим.
-
-
04.07.2010 в 13:28Михайлов М. Карл Маркс и Кёльнский процесс коммунистов (ВИ, 1953, № 5)
Радус-Зенькович В. Из истории Союза коммунистов (сентябрь 1850 - август 1851) (ВИ, 1948, N 11)
Кушнир Е. Франция и революция 1848 г. в Италии (ВИ, 1966, № 2)
Кухарчук Д. Критика Карлом Марксом грубоуравнительного коммунизма (ВИ, 1968, № 3)
Селезнев К. Новые документы Союза коммунистов (ВИ, 1969, № 10)
Новые документы о деятельности Фридриха Энгельса в революции 1848-1849 годов (Публикация подготовлена М.А.Кочетковой и С.З.Левиовой) (ВИ, 1970, № 11)
Левиова С. Фридрих Энгельс в Швейцарии (зима 1848/49 г.) (ВИ, 1970, № 12)
Смирнова В.А. - Л.Гольман. От Союза коммунистов к Первому Интернационалу (Деятельность Карла Маркса в 1852-1864 гг.) (ВИ, 1970, № 11) - рецензия
Кобылянский К.В., Григорьев В.Р. - В.Е.Невлер (Вилин). Даниэле Манин и Венецианская республика 1848 - 1849 гг. (ВИ, 1982, № 2)
Чащина Л. Русская старообрядческая эмиграция в Австрии и революция 1848 года (ВИ, 1982, № 8)
Любин В.П. - М.И.Ковальская. Италия в борьбе за национальную независимость и единство. От революции 1831 г. к революции 1848 - 1849 гг. (ВИ, 1983, № 8) - рецензия
Михайлов М. Проблемы германской революции 1848 г. (ВИ, 1986, № 4)
Кирилина Л.А. - И.И.Костюшко. Аграрная реформа 1848 г. в Австрии (ВИ, 1995, № 7) - рецензия
Михайлов М.И. – специализировался на Германии,
Невлер В.Е. – на Италии (это кроме Ковальской и Кировой)
-
-
04.07.2010 в 13:29Карл Маркс. КЛАССОВАЯ БОРЬБА ВО ФРАНЦИИ С 1848 ПО 1850 Г.
Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта
-
-
04.07.2010 в 19:42Постараюсь еще пополнить непроскрипционный список, граждане Maria-S и Синяя блуза. По австрийской революции есть обобщающая работа, надо вспомнить, что и кто. Чего нет - так это хорошего обобщения по общему европейскому революционному процессу 1846-1849 годов...
Martine Gabrielle, Стерна уже забрала гражданка mezzo soprano, а Токвиля - пожалуйста, предоставлю Вам, если угодно. Нужно распознать и вычитать и отформатировать.
-
-
04.07.2010 в 20:02Capra Milana такое есть: Намазова А. С. ЕВРОПЕЙСКИЕ РЕВОЛЮЦИИ 1848 года. "ПРИНЦИП НАЦИОНАЛЬНОСТИ" В ПОЛИТИКЕ И ИДЕОЛОГИИ. М.: изд- во "ИНДРИК", 2001. Намазова, в общем, вроде хороший автор. Хотя по названию, там крен в сторону национально-освободительных движений...
-
-
05.07.2010 в 11:14Гражданки и граждане, а какие есть художественные произведения про 1848 год? Кроме "Овода", ничего в голову не приходит.
-
-
06.07.2010 в 06:48Невлер В.Е. – на Италии (это кроме Ковальской и Кировой)
Невлер В. Политическая борьба в Венеции в первые месяцы республики 1848 года
Это я обещаю, синьорина Maria-S
какие есть художественные произведения про 1848 год?
Mezzo soprano "Воспитание чувств" Флобера.
-
-
06.07.2010 в 14:07-
-
06.07.2010 в 21:47Присоединяюсь к просьбе )
-
-
06.07.2010 в 21:48-
-
06.07.2010 в 21:50* * *
Вернемся к инсургентам, которых мы покинули, когда они входили во двор королевского замка. Велико было их удивление, когда они увидели, что войска не делают никаких приготовлений к обороне. Они еще не знали о бегстве короля и едва верили слухам об его отречении. Они ожидали встретить в Тюильрийском дворце жестокое сопротивление.
Первая колонна инсургентов, проникшая во двор, находилась под командованием стрелкового офицера 10-го легиона, человека решительного и преданного, капитана Дюнуайе.
Интересно проследить движение этой колонны с того момента, как она покинула ряды защитников династии. Было около девяти часов утра. Только что узнали в мэрии 10-го округа, куда 3-я рота 4-го батальона, под командованием капитана Дюнуайе, пошла потребовать выдачи пуль, что военная тюрьма Аббатства, охраняемая отрядом пехотинцев, подверглась атаке со стороны народа. В этот момент появляется группа студентов Политехнической школы. Они громко заявляют, что все студенты разделились на группы и разошлись по различным округам, чтобы совместно с национальной гвардией способствовать восстановлению порядка и защите свободы. Радостные крики: «Да здравствует Политехническая школа! Да здравствует реформа!» — приветствуют это заявление, и тотчас же весь отряд направляется к Аббатству, чтобы там, если еще возможно, помешать дальнейшей борьбе между народом и войском. Выйдя на площадь, отряд видит, что инсургенты уже завладели тюрьмой; они разоружили солдат, освободили арестантов и приступили к разрушению тюрьмы. Не зная, с какими намерениями пришла национальная гвардия, они молча отступают за свою баррикаду, воздвигнутую в верхней части площади, и оттуда наблюдают за действиями национальной гвардии. Капитан Дюнуайе подходит к ним и требует, чтобы они прекратили бесполезное разрушение здания. Повстанцы отвечают восклицаниями: «Да здравствует национальная гвардия! Да здравствует Политехническая школа! Да здравствует реформа!»
— Да, друзья мои, да здравствует реформа! — говорит Дюнуайе, — Пусть те, кто желает ее, следуют за нами, соблюдая порядок, и дисциплину.
Затем, увидя, что инсургенты вооружены лишь секирами, кузнечными молотами, клещами, топорами, ломами и саблями и не имеют ружей, он предлагает пойти запастись ими в муниципальной казарме на улице Турнон. Все выстраиваются за ним и направляются вперед, распевая марсельезу.
С этим подкреплением, которое доводит его численность до шестисот человек, отряд направляется к казарме на улице Турнон. Казарма оказывается занятой отрядом 11-го легиона. Муниципальные гвардейцы покинули ее еще рано утром, чтобы пойти занять позицию на правом берегу Сены.
Тогда Дюнуайе ведет своих людей в казарму пожарной команды на улице Вье-Коломбье, где он рассчитывает найти оружие. Казарма заперта; часовой уходит в помещение поста. Комендант показывается у окна нижнего этажа, и когда капитан Дюнуайе требует у него оружия для своих волонтеров, он соглашается после некоторого упорства выдать приблизительно восемьдесят ружей, которые и передаются через оконную решетку.
Отряд Дюнуайе, разрастаясь по мере своего продвижения вперед и доведя свою численность до полутора тысяч человек, пройдя множество баррикад, достигает предмостья Нового моста, у входа на набережную Копти.
У входа в улицу Малых Августинцев показываются скачущие по набережной Вольтера десять конных национальных гвардейцев, помахивающих белыми платками. Передний кричит:
— Все кончено, друзья мои! Король отрекается в пользу своего внука, герцогиня Орлеанская назначается регентшей!
При этих словах вспыхивает ропот в рядах инсургентов.
— Это все возможно, — отвечает Дюнуайе, — но мы потеряли веру в слова. Мы не расстанемся со своим оружием, пока армия не будет выведена из Парижа.
Между тем колонна достигает моста Святых Отцов, занятого войском. Прежде чем двигаться дальше, Дюнуайе держит совет с окружающими его и предлагает перейти на ту сторону Сены, чтобы двинуться на Тюильрийский замок. Некоторые замечают, что если король действительно отрекся, нужно немедленно поскакать в палату депутатов, чтобы отбить попытки учредить регентство. Другие присоединяются к мнению капитана. Но во время этих переговоров отряд был охвачен сильными колебаниями. Шесть или восемь студентов Политехнической школы заявляют Дюнуайе, что они обещали своим начальникам не выходить за пределы округа и действовать только мирными средствами. Не слушая никаких возражений, они удаляются. И тотчас же большинство национальных гвардейцев и волонтеров следуют их примеру. Отряд, только что насчитывавший полторы тысячи человек, теперь состоит едва из полутораста, среди которых лишь шестьдесят национальных гвардейцев и четыре студента Политехнической школы, которые, хотя и подвергают себя всем опасностям предлагаемой смелой попытки, заявляют, что останутся верными клятве, данной начальникам, не обнажать своих шпаг.
Этот уход на минуту смущает Дюнуайе, — на него падает огромная ответственность. Необходимо предпринять решительный шаг, а он не может скрывать от себя, что положение принимает неблагоприятный оборот. Но энтузиазм его маленького войска воодушевляет его.
— Вперед! Вперед! — кричат вокруг него. Барабаны бьют наступление, отряд решительно вступает на мост с риском быть сметенным картечью.
-
-
06.07.2010 в 21:51Отряды повстанцев останавливаются на небольшом расстоянии от первых шеренг. Дюнуайе, подойдя к офицерам, заявляет им, что три легиона левого берега в сопровождении вооруженного народа идут в Пале-Рояль, чтобы остановить кровопролитие. Его отряд, — говорит он, — является авангардом народной армии и требует свободного пропуска.
Один из офицеров идет за распоряжениями к полковнику, который, видя среди народа национальных гвардейцев, поднимает вверх рукоятку своей шпаги, и тотчас же солдаты опрокидывают свой ружья. Перед революционным отрядом открывается свободный проход, он направляется к Лувру с восклицаниями: «Да здравствует Франция! Да здравствуют кирасиры! Да здравствует пехота!» Оркестр полка отвечает на эти восклицания марсельезой.
Двор Тюильрийского замка занят многочисленными войсками, но Карусельская площадь полностью эвакуирована. Вооруженная толпа, двигающаяся из улицы Святого Фомы, начинает ее наполнять в тот самый момент, когда колонна с левого берега полностью проходит через Луврский подъезд. Раздается три орудийных выстрела; со стороны дворца слышна перестрелка; несколько повстанцев падают убитыми и ранеными. Отряд Дюнуайе отвечает на огонь, и его залпы поддерживаются огнем группы, прошедшей через Оранжерейный подъезд.
…Отряд Дюнуайе подходит тогда к решетке дворца и вскоре входит в него через Лестничный подъезд, который открывается для прохода дежурной национальной гвардии. Отряд проходит полном порядке с барабанщиками впереди и с опрокинутыми ружьями. Он рассеивается по двору замка с восклицаниями: «Да здравствует реформа!» Национальная гвардия, выстроенная у Лестничного поста и вдоль павильона Часов, стоит мрачно и молча. Сильная артиллерия продолжает еще бой во дворе. 25-й пехотный полк в полном вооружении стоит у поста, где сложено его знамя. Издали виднеются артиллерийский батальон и значительные отряды кавалерии. В рядах этих многочисленных войск царит полное молчание. На всех лицах видна глубокая растерянность. Дюнуайе подходит к командиру 52-го полка и говорит:
— Весь Париж охвачен революцией. Национальная гвардия народ и войска братаются. Мы приходим сюда побрататься со славным пятьдесят вторым.
Офицеры отвечают Дюнуайе, что они собираются уйти. Сержант, которого он спрашивает, много ли у них пуль, показывает ему свою пустую патронную сумку.
Тем временем к Дюнуайе подходит лакей графа Парижского. Он сообщает ему, что герцогиня Орлеанская находится в палате депутатов, заклинает его охранять герцогиню при ее возвращении и предлагает ему сесть в одну из двух стоящих карет, собирающихся поехать за регентшей и молодым королем, прибавляя при этом, что уполномочен предложить ему за эту услугу все, что он пожелает.
— Не рассчитывайте ни на меня, ни на моих товарищей по оружию, — отвечает ему Дюнуайе, — мы пришли сюда не для того, чтобы прислуживать принцам.
Находящийся здесь стражник дворца на вопрос инсургентов сообщает им, что король находится еще в своих аппартаментах. Инсургенты тотчас же направляются к павильону Часов. Там они встречают коменданта дворца, полковника Бильфельда, бледного, вне себя от страха. Он кидается в объятия к Дюнуайе и умоляет пощадить его. Последний успокаивает его, но советует ему снять свой мундир и поскорее убраться из дворца. Трое повстанцев отделяются от отряда, чтобы проводить полковника до его аппартаментов. Все более и более удивляясь успеху своего смелого похода, повстанцы проникают в вестибюль павильона Часов, откуда они издали видят в саду, решетчатая ограда которого еще заперта, убегающий кортеж герцогини Орлеанской, пробирающийся на площадь Согласия. Они поднимаются по большой лестнице, озираясь на каждом шагу и опасаясь подвергнуться нападению. Так они со всякими предосторожностями обходят ряд зал и галлерей. Генерал Карбонель, в дождевом пальто поверх мундира, быстро проходит мимо них и оборачивается, прося волонтера Лакомба щадить обстановку в аппартаментах. В служебной комнате ламповщик спокойно чистит ламповое стекло.
Наконец они достигают тронной залы. Скрещенные шелковые трехцветные знамена с золотой бахромой укрывают обе стороны королевского кресла. Каждый повстанец хочет на нем посидеть. Дюнуайе обращается к своим товарищам по оружию с горячей речью и затем чертит на резьбе трона такие простые слова:
ПАРИЖСКИЙ НАРОД - ВСЕЙ ЕВРОПЕ:
Свобода, равенство, братство
24 февраля 1848 г.
После короткой остановки отряд Дюнуайе возобновляет свое движение вперед и пересекает комнаты, ведущие к Музею. Все свидетельствует о том, что дворец сейчас только покинут королевской семьей. В каминах пылает огонь. Шары и биллиардные кии лежат еще в беспорядке на сукне, как если бы начатая партия была на минуту прервана. Пианино стоит раскрытым. Там и сям лежат альбомы. В столовой стол только наполовину убран; некоторые инсургенты наспех закусывают. Когда они подходят к лестнице павильона Флоры, у прилегающего к Лувру, к ним долетает смутный гул. Двустворчатая дверь как бы сама открывается, и инсургенты видят у входа в большую галлерею Музея, в десяти шагах от себя, отряд муниципальных гвардейцев в полном вооружении; на другом конце галлереи отряд артиллеристов занят складыванием баррикады из скамей.
Инсургенты сразу останавливаются, думая, что они попали в западню.
— Измена! — кричат они и берут ружья наизготовку.
Но капитан Дюнуайе становится между ними и муниципальными гвардейцами и говорит, обращаясь к командиру:
— Вы все славные ребята, вы можете защищаться. Но к чему? Король бежал. Победивший народ сбегается со всех сторон. Ни один из вас не спасется от его гнева. Бросайте свое оружие, доверьтесь нам, и мы клянемся вас спасти.
Унтер-офицер протягивает руку Дюнуайе, показывая этим, что мир заключен. И тотчас же солдаты опрокидывают свои ружья с восклицаниями: «Долой Гизо! Да здравствует парижский народ! Да здравствует национальная гвардия! Да здравствует реформа!» Затем они складывают свое оружие, сбрасывают мундиры и натронные сумки и начинают пожимать руки национальным гвардейцам и инсургентам. Последние, опасаясь наплыва народа, спешат снять с себя часть своей одежды, чтобы прикрыть ею муниципальных гвардейцев. Затем берут их под свою охрану от сбегающейся вооруженной толпы и проводят их небольшими группами в пост Марсанского павильона, только что покинутого 52-м пехотным полком. Там муниципальные гвардейцы заканчивают свое переодевание и поодиночке уходят.
-
-
06.07.2010 в 21:52— Граждане, — восклицает он, оглядывая свою аудиторию как бы вопрошающим взором, — разве это вам нужно? Что же, Франция склонится под скипетром ребенка, женщины? Или вы хотите регентства по женской линии?
— В палату депутатов! В палату депутатов! Не нужно Регентства! — кричат со всех сторон.
Отряд трогается. Торопясь за своими вождями, инсургенты оставляют Тюильрийский дворец в распоряжение толпы. Они выходят через подъезд павильона Флоры, пересекают Королевский мост и направляются по набережной Орсе к Бурбонскому дворцу. Почти два часа дня.
Между тем как отряд Дюнуайе выходит с одной стороны, значительные массы народа входят с другой стороны во двор замка. Народная масса, явившаяся завладеть Тюильрийским дворцом, без всякого шума и в полном порядке продвигается вперед. Мэр 2-го округа, Берже, с палкою в руках, опоясанный трехцветным шарфом, идет во главе этого вооруженного, но мирного шествия. Там — рабочие в блузах, национальные гвардейцы, солдаты-пехотинцы, женщины, дети, держащиеся за руки и радующиеся своей легкой победе, объятые одной лишь мыслью о полном братстве. Мирная толпа вскоре рассеивается по всем королевским аппартаментам.
С этого момента до поздней ночи Тюильрийский замок переходит во владение масс. Между тем как одни, желая утолить свою ненависть, набрасываются на бездушные вещи, разбивают зеркала, люстры, севрские вазы, разрывают в клочья штофные обои, уничтожают, топчут ногами, сжигают, рискуя вызвать ужасающий пожар, книги, бумаги, письма и рисунки*, другие — и таких гораздо больше — доставляют себе с безобидным подъемом более тонкое наслаждение инсценировкой всяких насмешливых и сатирических живых картин. Импровизированные актеры, они представляют с самым важным комизмом торжественные официальные приемы. В зале для спектаклей, где они завладевают всеми инструментами оркестра, невообразимая какофония как бы пытается олицетворить хаос революционного момента.
Другие садятся за игорные столы, и ставками в их игре служат миллионы цивильного листа. Обращают на себя внимание два человека, которые, сидя за шахматным столиком, подперев головы руками, с устремленными на шахматную доску глазами, погруженные в глубокое обдумывание, разыгрывают среди оглушительного шума немую комедию. За окнами слышен треск перекрещивающихся выстрелов, а здесь перебрасываются острыми словечками и шутками.
— Что ты тут делаешь, маркиз? — спрашивает шутник у мальчика, держащего в руках план Нейи.
— Не видишь разве, виконт, — я рассматриваю план моего имения, — отвечает мальчик с важным видом.
Дети облачаются в бархатные халаты, опоясываются золоченой бахромой и жгутами занавесей, делают себе фригийские колпаки из кусков штофных обоев. Женщины выливают себе на волосы ароматные эссенции, которые они находят на столах принцесс. Они румянят себе щеки, покрывают свои плечи кружевами и мехами, украшают свои головы перьями, драгоценностями, цветами; с своеобразным забавным вкусом они устраивают себе экстравагантные наряды. Одна из них с пикою в руке, с красным платком на голове, становится в парадном вестибюле и так стоит там в течение нескольких часов, неподвижная, со сжатыми устами, с недвигающимися глазами, застыв в позе статуи Свободы. Все дефилируют перед нею со знаками глубокого почтения.
Наконец, около трех часов престол, непрерывно передвигаемый с места на место инсургентами, желавшими поочередно посидеть на нем, поднимается на руках и сносится по парадной лестнице в вестибюль павильона Часов. Устраивают триумфальное шествие. У каждой баррикады она делает остановку, и трон устанавливается на камнях разобранной мостовой и служит трибуной для какого-нибудь народного оратора. Наконец, достигнув площади Бастилии, трон устанавливают у подножья Июльской колонны. Раздается продолжительная дробь барабанов. Приносят несколько пучков хворосту и складывают их под креслом. Их зажигают, яркое потрескивающее пламя вспыхивает и поднимается, и вокруг него тотчас же начинает кружиться веселая толпа. Круг расширяется, подхватывая близ стоящих; он учащает свой ритм, ускоряет бег, устремляется, расширяется и длится до тех пор, пока последние остатки трона не превращаются в кучку пепла. Тогда раздаются громкие крики радости, но вскоре они заглушаются энергичными призывами, напоминающими бойцам о цели революции: «В городскую ратушу! В городскую ратушу!»
-
-
06.07.2010 в 21:52— Господа, — сказал он, — я знаю лишь из «Moniteur», что прежнее министерство уже не существует и сейчас составляется новое министерство. Я ни от кого не получил никакого официального уведомления, — следовательно, я ничего не могу, сообщить палате. …имею честь предложить палате закрыть заседание. Она будет оповещена, когда можно будет назначить следующее заседание.
Так закончила, так должна была закончить свое существование палата без определенного значения, без традиций, без силы, это искусственное представительство еще более искусственной аристократии.
Ни король, ни министры и не подумали о палате пэров в минуту опасности; ее не удостоили осведомить о совершившихся событиях. Никому и в голову не пришло спросить у нее политического совета, формальной поддержки, какого-нибудь проявления мужества и патриотизма. Ни монархия в своих последних конвульсиях, ни республика в первые моменты своей борьбы не вспомнили об этом инертном учреждении. Никто не позаботился даже распустить его. Оно было устранено, погрузилось в небытие, в котором оно прозябало уже раньше. Об нем нельзя даже сказать: оно умерло.
-
-
06.07.2010 в 21:52…между тем как Карно и Мари решились поехать во дворец для выяснения всех этих сомнении, прибыли Вату и несколько других лиц из приближенных Луи-Филиппа, которые, подтвердив факт отречения, старались склонить влиятельных депутатов в пользу регентства. Берье и Любис, главный редактор легитимистской газеты («Монархический союз»), категорически высказывались за этот план. Утверждали, что «National» тоже высказывается за регентство и что министерство Одилона Барро и Марраста поддержит своей популярностью новое правление, свободное от всех прегрешений, в которых народ обвинял Луи-Филиппа.
— Правда, — заявляли в этих группах, — некоторые сумасшедшие говорят о «республике», но это течение не серьезно. Раз устранены король и герцог Немурский, будет очень легко побудить приветствовать герцогиню Орлеанскую и графа Парижского: молодую женщину, которой пристрастная партийная клевета никогда не смела касаться, и дитя, которое уже по одному своему возрасту не имело никакого касательства к событиям, никакой связи с людьми, которых ненавидело общественное мнение.
В то время как обменивались этими мнениями, примчался Тьер вне себя от волнения. Его окружили и забросали вопросами, он подтвердил факт отъезда короля, но больше ничего не знал, так как не видел ни герцогини Орлеанской, ни Одилона Барро.
— Я только что прошел через площадь Согласия. Войска не будут мешать проходу народа. Не пройдет и десяти минут, толпа ворвется в палату депутатов. Депутаты будут истреблены. Волна вздымается, вздымается, вздымается, - заключил он, поднимая свою шляпу, как бы подражая жестам тонущего гребца.
Больше ничего не оставалось делать. И Тьер исчез, посеяв вокруг себя ужас и оцепенение.
Лафит предлагает палате депутатов объявить свое заседание беспрерывным. Предложение принимается. Но депутаты, все более и более терявшиеся от поступавших извне новостей, и не думали проявить какую-либо инициативу. Заседание было прервано.
Наконец, около половины второго вводят какого-то офицера в парадном мундире, который, подойдя к Созе, что-то шепчет ему на ухо. И тотчас же председатель с большим замешательством объявляет, что герцогиня Орлеанская будет присутствовать на заседании палаты.
Герцогиня кланяется; из-под приподнятого вуаля виднеются ее бледные щеки и воспаленные от слез глаза. Беспокойным взором оглядывает она собрание, как бы ища покровителей. Увы! — она только что слышала самые различные восклицания. Проходя через большой коридор, она видела, как устремлялись в зал заседаний республиканцы, чтобы помешать осуществлению ее попытки, и в тот момент, когда она робкою поступью вступает в зал, группа решительных людей врывается, чтобы протестовать во имя народа против монархии и против ее сына.
-
-
06.07.2010 в 21:53Взобравшись на стол, Луи Блан взывал к объединению. Феликс Пиа его поддерживал. Другие высказывались против него. Личные друзья Марраста отклоняли кандидатуру Ледрю-Роллена. Наконец, так как нужно было торопиться и можно было опасаться, чтобы палата депутатов, охраняемая войсками, не приняла энергичного решения, одинаково неприемлемого ни для «Reforme», ни для «National», Мартен (Страсбургский), не перестававший перебегать из одного комитета в другой, пытаясь добиться между ними соглашения, заставил обе стороны согласиться на следующем списке: Франсуа Араго, Дюпон (де л’Эр), Ледрю-Роллен, Флокон, Луи Блан, Мари, Гарнье-Пажес, Ламартин.
Тем временем поступило положительное сообщение об отречении короля, и Араго оповестил об этом батальон 2-го легиона, стоявший в улице Лепелетье, и народную, массу, которая с утра толпилась у редакции «National».
— Король, отрекается в пользу своего внука, — сказал Эмманюэль Араго, стоя у окна, — но победивший народ не должен принимать этого отречения. Низложенный король не имеет права располагать верховной властью. Лишь сам народ может ныне распоряжаться своими судьбами. Лишь народ может назначить правительство по своему выбору.
И видя, что его слова не встречают никаких возражений, Араго предложил указанный сейчас список временного правительства. Происходившее тем временем в редакции заседание постановило послать в палату депутатов делегацию, поручив ей поддержать там революционное движение. И несколько минут спустя Араго, Шекс, Дюмениль и Сарран отправились пешком в Бурбонский дворец.
Выйдя на бульвар у улицы Дюфо, они увидели, кортеж из национальных гвардейцев и небольшого числа рабочих, главным образом подростков, окружавших наемную карету и кричавших: «Да здравствует реформа!» Делегаты подошли и узнали в карете Одилона Барро, Гарнье-Пажеса и др.; на козлах рядом с кучером сидел известный издатель демократической печати Паньер. Араго подошел к окну кареты и сказал:
— Вы едете в палату? Мы тоже туда идем. Вы едете туда, чтобы провозгласить правительство маленьких групп; мы идем туда, чтобы провозгласить волю народа.
Площадь Согласия была, как мы уже говорили, занята многочисленными войсками, выстроенными в данном порядке. Делегаты «National» не знали, удастся ли им пробраться через площадь. Араго выступил вперед и, попросив проводить его к генералу Бедо, отрекомендовался и заявил, что идет от имени парижского народа выполнить в палате депутатов официальную миссию и просит пропустить его и его товарищей. Генерал на минуту заколебался, но затем согласился пропустить делегатов. Последние уже достигли конца моста, как вдруг генерал, догнавший их галопом, крикнул Араго:
— Г-н Араго, пожалуйста, сообщите мне возможно скорее, что происходит в палате. Мы ничего не знаем, мы не получаем никаких распоряжений. Наше положение становится невозможным. Я послал уже несколько гонцов к министрам, но не получаю никакого ответа. Умоляю вас, скажите Одилону Барро или Тьеру, чтобы они немедля прислали свои распоряжения.
Араго обещал и двинулся дальше. Когда он проник в большой коридор, он был оглушен стоявшим там шумом и беспорядком. Взволнованные группы горячо спорили о каких-то неясных предложениях, которые однако почти все клонились в пользу регентства. Эмманюэль Араго, которому благодаря его крупной фигуре и зычному голосу удалось пробиться сквозь теснившуюся толпу, стал протестовать против невразумительных речей сторонников династии и смело бросил им слово «республика». Едва он его произнес, как услышал сигнальный звук трубы и увидел, как женщина в трауре быстро прошла, почти незамеченная в общей суматохе. Это была герцогиня Орлеанская, направлявшаяся с графом Парижским в зал заседания. Нельзя было терять ни одной минуты. Араго и его товарищи устремились в зал вслед за нею и проникли в амфитеатр в одно время с нею через противоположную дверь. Араго, уже поднявшись на несколько ступенек, хотел взойти на трибуну; несколько депутатов его задержали. Созе пытается заставить его молчать. Завязывается оживленная перебранка. Между тем Дюпен, по предложению Лакросса и как бы против своей воли, ибо он понимает, что выступление дворцового приближенного может только повредить регентше, берет слово.
— Предлагаю, в ожидании акта отречения, который нам будет, вероятно, доставлен г.Барро, чтобы палата распорядилась зарегистрировать в протоколе приветствия, которыми встретили в этом зале графа парижского в качестве французского короля и герцогиню Орлеанскую в качестве регентши.
При этих словах раздаются громкие протесты на скамьях как левой, так и правой и в особенности со стороны толпы, теснящейся у подножья трибуны. Эта толпа толкает, теснит герцогиню Орлеанскую и ее детей, не замечая их или не желая их замечать. Со своего места Ламартин предлагает председателю прервать заседание из уважения к народному представительству и присутствующей в зале принцессе. Это предложение, хотя и прикрытое словами уважения, было прямо враждебно интересам регентства; оно было даже неконституционно, ибо присутствие нового короля было необходимо на заседании народного представительства, которое должно было санкционировать его вступление на престол. Однако председатель объявил, что палата прервет свое заседание до того момента, когда герцогиня Орлеанская и новый король покинут зал заседания.
Герцог Немурский и некоторые депутаты предлагают герцогине удалиться. Но она отказывается. Она продолжает стоять на своем месте, держа за руки своих детей и пытаясь противостоять натиску толпы. Она понимает, что если она покинет палату, дело ее сына будет проиграно. Генерал Удино берет слово.
— Если принцесса желает удалиться, - говорит он, - да откроются перед нею все двери. Если же она желает остаться в этом зале, пусть остается, и она будет права, ибо ее будет охранять наша преданность.
Между тем Мари взошел на трибуну. Однако ему не удалось добиться тишины.
— Пусть все посторонние палате лица удаляться, - сказал председатель.
В этой общей форме это было новое требование герцогине Орлеанской покинуть зал заседаний. Уступая обращенным к ней со всех сторон просьбам, она поднимается по лестнице центра, но не может еще решиться выйти и садится со своими сыновьями на верхних скамьях.
— Барро? Где Барро? – кричат со всех сторон. Его ищут и с беспокойством ждут его. Всем кажется, что он один может решительно толкнуть в определенном направлении общее замешательство. Наконец министр регентства появляется в зале.
-
-
06.07.2010 в 21:54— Вся власть сосредоточена в моих руках, - не переставал твердить Барро, - я не могу принять никакого другого выхода, могу содействовать лишь учреждению регентства.
Дав такой категорический ответ, он вошел в зал заседаний. Мари еще был на трибуне.
— Когда это правительство будет конституировано, - говорил Мари, - оно остановится на соответствующем решении. Оно может посоветоваться с палатами и будет пользоваться в стране надлежащим авторитетом. Приняв сейчас же такое решение и оповестив о нем Париж, мы совершим тот единственный акт, которым можно восстановить спокойствие. В такое время, как мы сейчас переживаем, не нужно терять времени на бесполезные речи. Требую, чтобы временное правительство было тут же организовано.
Предложение о назначении временного правительства принимается громкими аплодисментами в трибуне журналистов. Кремье спешит поддержать это предложение.
— В 1830 году, — говорит он, — мы поторопились, и вот теперь мы должны начинать все сначала. Ныне, в 1848 году, мы не хотим торопиться; мы хотим действовать правильно, согласно законам, и строить прочно. Назначим временное правительство. Пусть оно действует справедливо, твердо, с силою, пусть оно будет другом страны, с которою оно могло бы говорить откровенно, чтобы дать ей понять, что если оно пользуется правами,
которые мы сумеем ему дать, оно несет также обязанности, которые оно должно уметь выполнять. Я предлагаю учредить временное правительство из пяти членов.
— Барро! Барро! Дайте говорить Барро! — кричат с разных сторон. Шум сменяется глубокой тишиной. Барро, взволнованный, но вполне владея собой, начинает говорить.
— Июльская корона почиет на головах дитяти и женщины, — говорит он торжественным тоном.
Центры аплодируют, герцогиня Орлеанская поднимается и кланяется собранию. Она держит в руке бумагу, переданную ей депутатом Кремье. Протягивая руку с этой бумагой, она пытается дать понять председателю, что желает взять слово.
— Мадам, поднимитесь на трибуну — говорит ей Жирарден. Герцог Немурский ее удерживает. Оробев, колеблясь в нерешительности, герцогиня Орлеанская напрягает, однако, все с мужество и хочет попытаться говорить.
— Господа, мой сын и я пришли сюда...
Даже наиболее близкие соседи едва слышат ее слова. Шум, стоящий вокруг трибуны, и скрывающие ее офицеры не дают возможности Одилону Барро и Созе ни видеть ее, ни уловить одного слова. Герцогиня Орлеанская, обескураженная, снова садится.
Одилон Барро, все еще полагающий, что может распоряжаться ходом событий, продолжает оставаться на трибуне. Он говорит о «политической свободе», о «единении», о «порядке», о «трудных обстоятельствах». Прерванный депутатом Ларошжакленом, он обводит скамьи правой и левой разгневанным взором.
— Неужто же, — вызывающе вопрошает он, — здесь собираются поставить под вопрос то, что мы уже разрешили июльской революцией?..
И он хладнокровно продолжает свою речь. Во имя интересов страны, во имя подлинной свободы он высказывается за регентство.
Тогда Ларошжаклен, не перестававший выказывать знаки нетерпения в продолжение речи Одилона Барро, устремляется на трибуну.
— Никто больше меня, — восклицает он, — не преклоняется перед тем, что есть прекрасного в некоторых положениях. Я отвечу Одилону Барро, что не имею безрассудной претензии выступать здесь с возражениями ему. Нет, но я полагаю, что Барро не совсем так отстаивает, как он этого желал бы, интересы, для защиты которых он поднялся на эту трибуну. Господа, — продолжает Ларошжаклен, пытающийся искусно поддержать предложение Женуда, тайные надежды которого он разделяет, — мне кажется, что те, которые в прошлом всегда служили королям, не могут теперь говорить о стране, о народе. В настоящее время вы не представляете здесь ничего... в качестве палаты депутатов вы теперь никого не представляете…
В этот самый момент, и как бы для подтверждения его слов, оглушительный шум раздается во внешних кулуарах. В дверь по левую сторону трибуны, градом сыплются удары прикладами. Дверь под давлением толпы вооруженных людей срывается, и они устремляются в зал c криками:
— Да здравствует свобода! Долой золотую середину! Долой регентство!
То ворвался отряд капитана Дюнуайе, привлекший к себе по пути значительное число рабочих, студентов и национальных гвардейцев, решившихся во что бы то ни стало помешать установлению регентства и провозгласить республику.