"Что толку видеть вещь, если о ней никто ничего не доказывает?!"
...La Primavera de los Pueblos...
...Springtime of the Peoples...
...Printemps des peuples...
...Primavera dei popoli...
...Wiosna Ludow...
товарищи коллеги и граждане читатели,
не зря мы вас последнее время пичкали социалистами-утопистами первой половины 19 века – теперь посмотрим, как эти идеи сочетались (или не сочетались) с практикой.
Давно уже подбирались мы к теме европейских революций 1848 года.
И вот что имеем на сегодня:
Луи Эритье. История французской революции 1848 г. и Второй республики (текст, без прикрас, самый полновесный, если кого предистория 1848 года во Франции интересует, прямиком туда)
А.Герцен. С того берега
П.Анненков. Февраль и март 1848 года в Париже. Записки о революции 1848 года
Е.Кожокин. Французские рабочие: от Великой буржуазной революции до революции 1848 года: 1, 2
В.Волгин. Очерки истории социалистических идей. Перв. половина XIX в.. Французский утопический коммунизм. Этьен Кабе
Теодор Дезами. Кодекс общности
Изложение учения Сен-Симона (лекции Базара, Анфантена, Родрига)
Вильгельм Вейтлинг. Гарантии гармонии и свободы. Человечество, как оно есть, и каким оно должно было бы быть
Г.Кучеренко. Сен-симонизм в общественной мысли XIX в.
Ю.Кучинский. История условий труда во Франции с 1700 по 1948 гг. Глава II. Ранний период французского промышленного капитализма (1789—1848 гг.)
Дж.Рюде. Народные низы в истории: 1730-1848: 1, 2, 3, 4
А.Ревякин. Революция и экономическое развитие Франции в перв.пол. XIX века.
П.Фроман. Рабочее восстание в Лионе
Хронологическая таблица по курсу «История международного рабочего и национально-освободительного движения»
Поль Луи. Французские утописты: Луи Блан, Видаль, Пекер, Кабе, с отрывками из их произведений
Ю.Данилин. Французская политическая поэзия XIX в.
С.Великовский. Поэты французских революция 1789-1848 гг.
М.Домманже. Бланки
М.Федорова. Классический французский либерализм
Либерализм Запада. Глава 3. Трудные судьбы французского либерализма
М.Алпатов. Политические идеи французской буржуазной историографии XIX в.
Глава 4. Политические взгляды и историческая теория А.Токвиля: «Воспоминания». Токвиль о причинах революции 1848 г. во Франции. Февральская революция в освещении Токвиля. Токвиль о борьбе с революцией. Монархия или республика?
Д.Ливен. Аристократия в Европе. 1815-1914 гг.
О.Орлик. Передовая Россия и революционная Франция: первая половина XIX века
Глава 3. Июльская буржуазная революция 1830 года в восприятии и оценках русской общественности. Глава 4. Отражение в освободительном движении России идейно-политической жизни Франции периода июльской монархии. Глава 5. Французская революция 1848 года и освободительное движение в России
Р.Авербух. Революция и национально-освободительная война в Венгрии в 1848-49 гг. главы 1-3, 4-6
И.Майский. Испания 1808–1917: исторический очерк. Первая карлистская война и третья революция (1833—1843). Диктатура генерала Нарваеса (1843—1854). Экономика Испании в середине XIX века
История Ирландии. Глава VII. Ирландия в первой половине XIX в. (1801—1848 гг.). Глава VIII. Аграрный переворот. Движение фениев
И.Полуяхтова. История итальянской литературы XIX в. Эпоха Рисорджименто
Сегодня мы открываем вахту памяти 1848 года. До конца июня будем размещать в библиотеке и здесь, в сообществе, воспоминания современников и очевидцев, документы, научные и научно-популярные работы, иллюстрации – в комментариях к этой записи.
Прежде всего хочу анонсировать
ИНОСТРАННЫЕ МЕМУАРЫ, ДНЕВНИКИ, ПИСЬМА И МАТЕРИАЛЫ
Сборник более 600 страниц, все сразу представить читателям мы не имеем возможности, и будем выкладывать материалы постепенно.
В ближайшее время слово предоставим Коссидьеру, Луи Менару и Даниелю Стерн. Сейчас – предисловие составителя и переводчика, с комментариями, относящимися к часто упоминаемым в текстах названиям, которые мы перенесли из других разделов.
И «Новая Рейнская газета» у нас тоже будет…
Оглавление сборника
Е.Смирнов. Предисловие
К.Маркс. Введение. От февраля до июня 1848 года
Марк Коссидьер. Канун революции
Даниель Стерн. Февральская революция
В королевском дворце и на улицах
Народ в Тюильрийском дворце
Народ в палате депутатов
Народ в городской ратуше
Луи Менар. Февраль—июнь
Луи Блан. Люксембургская комиссия
Эмиль Тома. Национальные мастерские
Ипполит Кастиль. Июньская бойня
Причины восстания
Бой завязывается
Баррикады с птичьего полета
Расстрелы
Алексис де Токвиль. Июньские дни
Праздник Согласия и подготовка июньских дней
Июньские дни
Пьер Жозеф Прудон. Июньские дни
Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Июньские дни
Июньские дни
Ход движения в Париже
Луи Менар. После поражения
Комментарии
Дополнения и пояснения
Обстрел рабочих на бульваре Капуцинов
Воззвание Бланки по поводу красного знамени
Протест Бланки по поводу «подлого документа»
Позиции мелкобуржуазных и утопических социалистов в период февраля — июня 1848 г.
Кабэ
Клуб Барбеса
Клуб Бланки
Распайль
Консидеран
Манифест Бланки из тюрьмы
Воззвание делегатов Люксембурга и национальных мастерских
Пюжоль у Мари
Процесс Бартелеми
Нурри и убийство генерала Бреа
Кем был убит архиепископ Аффр
Доклад следственной комиссии Национального собрания
Заседание Национального собрания 24 июня
ПРЕДИСЛОВИЕ
Центральная фигура, герой революции 1848 года во Франции — рабочий класс. А между тем, когда перебираешь одну за другой многочисленные книги об этой революции, вышедшие из-под пера ее деятелей, в форме ли мемуаров или «историй», невольно бросается в глаза, что нет ни одной книги, написанной деятелем рабочего класса, человеком, который оставался бы в его рядах в решительные моменты революции. Мы можем, на основании имеющихся мемуаров, восстановить со всеми нужными подробностями картину жизни и настроений буржуазных классов, но нет воспоминаний, которые поведали бы нам, что переживал рабочий класс с конца февраля, когда «все роялисты превратились в республиканцев, а все миллионеры — в рабочих» (Маркс), до конца июня, когда рабочий класс, совершенно изолированный, покинутый всеми, даже теми, которые считали себя его друзьями, вышел на улицу и в течение пяти дней дрался со всеми вооруженными силами буржуазии с изумлявшими его врагов мужеством и искусством. Из имеющихся мемуаров и повествований деятелей революции мы знаем о разных внешних проявлениях рабочего движения за это время, знаем, как вели себя рабочие на Гревской площади, когда они требовали и с властным нетерпением ждали официального провозглашения республики, знаем, как грозно и решительно двинулись они к городской ратуше в ответ на манифестацию «медвежьих шапок», знаем, как искусно строили они свои баррикады и как дрались с мужеством людей, доведенных до отчаяния.
Но все это мы знаем либо со слов врагов рабочего класса, либо со слов таких друзей его, тогдашних социалистов-утопистов, которые сочувствовали ему извне, со стороны, но не переживали вместе с ним ни упоения первых дней победы, ни тех месяцев «нищеты», которые он отдавал «на службу республике», ни мрачного отчаяния июньских дней.
Со страниц воспоминаний этих авторов показываются от времени до времени отдельные фигуры, привлекающие к себе внимание читателя. Он хотел бы остановить на них свои взор, ближе присмотреться к ним, проследить их прошлое и их дальнейшую жизнь. Но почти все они так же внезапно исчезают, как внезапно появляются, освещая — но лишь на мгновение — ту среду, из которой они вышли. Вот рабочий Марш. 25 февраля он властно, как представитель вчерашних победителей, новых хозяев страны, входит в зал заседаний временного правительства и, тяжело опустив на пол приклад своего ружья, заявляет: «Прошло уже двенадцать часов со времени провозглашения республики, а народ все еще ждет ее результатов для себя!» И требует немедленного признания права на труд. Вот Пюжоль — повидимому, не рабочий, но сросшийся с рабочим классом. «Ваше время принадлежит не вам, а народу, на службе которого вы состоите!» — тоном приказа заявляет он 23 июня члену Исполнительной комиссии, бывшему министру общественных работ, Мари, который сперва, узнав в нем одного из ворвавшихся 15 мая в Национальное собрание, отказывается вести с ним переговоры, но потом все же сдается перед импонирующим поведением рабочего делегата и выслушивает его полную достоинства речь. Вот Лаколонж. 25 июня он во главе отряда рабочих захватывает здание мэрии 8-го округа и занимает место мэра. Все ружья, сабли, вся амуниция, найденные в мэрии, раздаются повстанцам, а на кассы, на ящики столов, в которых хранятся деньги, накладываются печати. Национальные и мобильные гвардейцы и солдаты пехотинцы, взятые в плен при захвате мэрии, отпускаются на все четыре стороны, у них только отбирается оружие. Вот волнующий образ рабочего-революционера Бартелеми, в таких трагических тонах обрисованный Герценом в «Былое и думы». Здесь мы видим его в роли командира баррикады на углу улицы Тампль, где он сражается с исключительным мужеством и стойкостью. Потом, в начале 1849 года, он проходит перед нами на процессе, где выясняется ряд фактов, дорисовывающий этот образ. Семнадцатилетним юношей он был приговорен к многолетней каторге не за убийство ударившего его полицейского, а за неудачный выстрел (промахнулся) во время известного майского восстания 1839 года в провокатора, бывшего члена «Общества времен года», выдавшего своих сочленов, поступившего на службу в полицию и затем жестоко преследовавшего своих бывших товарищей. Мужественные, революционные выступления Бартелеми на суде свидетельствуют о высокой, по тогдашнему времени, степени классового самосознания. Вот, наконец, не менее волнующий образ восемнадцатилетнего юноши Нурри, в выступлениях которого на суде столько ненависти к буржуазии, столько революционного достоинства и мужества и который в 1880 году, тридцать два года спустя, все еще отбывал бессрочную каторгу, которою заменили вынесенный ему военными судьями смертный приговор.
Это все значительные фигуры, настоящие борцы, свидетельствующие о том, что исход революции 1830 года и восемнадцать лет Июльской монархии многому научили деятелей рабочего класса Франции. Но если отдельные передовые рабочие достигли уже к моменту Февральской революции развитого классового самосознания, то рабочий класс в целом только начинал становиться классом «для себя». Он еще не всегда противопоставлял себя другим общественным классам. Он еще не выработал себе общей стратегии, не имел определенной тактики для данного момента. Он действовал еще стихийной массой, стихийными порывами. И у него не назрела еще потребность фиксировать в писанных документах свой опыт для будущих поколений борцов, подводить ему итог и обобщать его.
Уже следующее поколение совсем иначе относилось к этой задаче. Если борцы рабочего класса не написали никаких мемуаров о Февральской революции, то борцы Коммуны оставили обширные и разнообразные воспоминания, которые дают нам подробные картины не только хода движения, но всего, что было пережито ими за месяцы борьбы, всех их сменявшихся в ходе событий настроений.
Не могут заполнить указанный пробел в мемуарной литературе 1848 года и мемуары социалистов-утопистов. Один из них, Луи Блан, написавший несколько томов воспоминаний, хотя и пользовался большим влиянием на рабочие массы, меньше всего мог отражать их настроения. После первого же момента «всеобщего братства», последовавшего за свержением монархии, началась сперва глухая и скрытая, затем все более обнажавшаяся и обострявшаяся классовая борьба, а Луи Блан, отрицавший классовую борьбу, выбивался из сил, проповедуя солидарность и единение классов. И чем дальше развивались события, чем больше обострялись классовые отношения, тем больше Луи Блан удалялся от того пути, на который события толкали рабочие массы. И к тому моменту, когда классовая борьба достигла высшей степени напряжения и разразилась гражданская война, Луи Блан стоял в стороне, умыв руки. В дальнейшем у него выдохся даже его бледный мелкобуржуазный социализм, и как в эмиграции, так и по возвращении во Францию после низвержения Второй империи, это был тусклый буржуазный демократ.
Столь же мало, если еще не меньше, могут нам дать воспоминания другого социалиста — Прудона («Confessions d’un revolutionnaire»), который также пользовался большой популярностью в первые месяцы революции и газета которого «Представитель народа» («Le Represеntant du peuple») была одной из самых распространенных в то время в Париже. Этот социалист имел такое слабое представление о том, чем жили тогда народные массы, он так мало знал о национальных мастерских, роспуск которых послужил непосредственной причиной восстания рабочих, что целиком принимает версию министра общественных работ Трела и назначенного им директора национальных мастерских Лаланна, того самого Трела, который под бурные аплодисменты Национального собрания воскликнул, что «теперь речь только о том, чтобы вернуть труд в его прежние условия», который еще за месяц до роспуска национальных мастерских говорил в официальном приказе об их роспуске почти на тех самых условиях, какие проведены были перед самым восстанием. Правда, Трела при этом рассчитывал, что ему удастся провести выкуп железных дорог и организовать общественные работы. Правда также, что вместе с Исполнительной комиссией Трела незадолго до восстания на минуту устрашился своих дел. Но под конец и Исполнительная комиссия, и министры сдались и заодно со всей реакцией принимали участие в кровавой расправе с рабочими. А Прудон, желая подтвердить достоверность сообщаемой им в своих воспоминаниях версии, наивно заявляет, что получил свои сведения от самого Трела и самого Лаланна.
Из воспоминаний других социалистов отметим прежде всего «Пролог революции» Луи Менара (Louis Menard, «Prologue d’une revolution»). Менар был в 1848 году последователем Прудона и, как таковой, в классовой подоплеке политического положения не мог разбираться. Но всеми своими устремлениями он был на стороне народных масс вообще, рабочих масс в частности, и в июньские дни он всецело был с ними. Именно под влиянием июньских дней он и написал серию газетных статей, вышедших осенью 1848 года отдельной книгой под названием «Пролог революции», в которой он собрал по свежим следам фактический материал о зверских расправах буржуазии с уже побежденными повстанцами. На суде, к которому он был привлечен за эту книгу, он требовал только одного — чтобы ему дали возможность свидетельскими показаниями доказать основательность всех его разоблачений. Но именно этого суд, разумеется, не хотел допустить, и Менар был приговорен к тюремному заключению и к уплате огромного штрафа. Но зато, наряду с протоколами судебных процессов, воспоминания Менара и воспоминания друга Бланки, доктора Лакамбра, «Побег из тюрем военного суда» («Evasion des prisons du conseil de guerre») являются главными источниками о расправах с повстанцами.
Можно еще отметить мемуары будущих социалистов — Шарля Белэ, «Мои воспоминания» (Charles Beslay, «Mes souvenirs») и Гюстава Лефрансэ «Воспоминания революционера» (Gustave Lefrancais, «Souvenirs d’un revoIutionnaire» - о Лефрансе и том его воспоминаний, относящихся к Парижской коммуне 1871 года, читайте здесь). Шарль Белэ, который в 60-х годах стал социалистом, примкнул к Интернационалу и затем был деятельным участником Коммуны, в 1848 году был умеренным республиканцем группы «National» и находился в числе депутатов, которых Национальное собрание послало подбадривать национальную и мобильную гвардию и армию в их борьбе против восставших рабочих. Некоторые показания Белэ мы воспроизводим в комментариях. Лефрансэ же был в 1848 году молодым юношей, и воспоминания его, интересные для дальнейшего времени, для 1848 года интереса не представляют.
Ни мелкобуржуазные революционеры того времени (Барбес, Распайль), ни коммунисты-утописты не оставили воспоминаний о Февральской революции и июньских днях. К тому же наиболее деятельные из них были арестованы в связи с движением 15 мая и в июньские дни находились в Венсенской крепости. Но их публичные выступления свидетельствуют, что и в своих идеологических высказываниях, и в своей практической политике они сильно отстали от настроений и стремлений передовых рабочих. В комментариях мы приводим целиком некоторые воззвания как мелкобуржуазных революционеров, так и коммунистов-утопистов. Здесь мы ограничимся лишь несколькими характерными цитатами.
Вот Барбес, который в воззвании от имени возглавлявшегося им общества заявляет: «Общество прав человека становится между париями и привилегированными старого общества. Первым оно говорит: оставайтесь объединенными, но спокойными — в этом ваша сила. Ваша численность такова, что вам достаточно будет лишь выразить свою волю, чтобы добиться того, чего вы желаете. Ваш голос и ваша воля — голос и воля бога! Другим оно говорит: прежняя общественная форма исчезла, царство привилегии и эксплоатации прошло... Примкните же к новому обществу, ибо вы нуждаетесь в прощении тех, кого вы слишком долго приносили себе в жертву».
Еще дальше идет Распайль, который в половине марта пишет в своей газете «Друг народа»: «За последние пятнадцать дней я вижу повсюду французов и нигде врагов. Попробуйте, если посмеете, показать гильотину этому народу братьев. Вас вместе о вашей гильотиной отведут в последний день карнавала в Бисетр», т.е. в дом умалишенных.
Не больше разбирался в создавшемся после февральской победы положении и социалист-утопист Кабэ, который в своем воззвании к икарийцам-коммунистам» писал: «Мы всегда говорили, что мы прежде всего французы, патриоты, демократы... Сплотимся же вокруг временного правительства, возглавляемого Дюпоном де л’Эр и заменившего гнусное правительство, только что залившее себя кровью граждан. Поддержим это временное правительство, которое заявляет себя республиканским и демократическим, которое провозглашает национальный суверенитет и единство нации, которое принимает братство, равенство и свободу в качестве принципа, народ — как девиз и боевой лозунг, которое распускает палаты, чтобы созвать Учредительное собрание, которое дает Франции такую конституцию, какой она требует».
И даже тогда, когда буржуазия, почувствовав почву под ногами после выборов в Национальное собрание и особенно после поражения движения 15 мая, спровоцировала рабочий класс, выбросив па улицу сто тысяч голодных рабочих, фурьерист Консидеран, правда, вообще гораздо менее революционно настроенный, предложил ни кому иному, как тому же Национальному собранию обратиться к спровоцированным им рабочим с воззванием, в котором между прочим говорилось: «Ужасающее столкновение только что обагрило кровью улицы столицы. Часть из вас принудила правительство ради защиты Республики обратить против вас французское оружие... Разве для того завоевали мы республику, чтобы раздирать друг друга? Разве для того провозгласили мы демократический закон Христа, священное братство? Братья, выслушайте нас, прислушайтесь к голосу представителей всей Франции: вы — жертвы рокового недоразумения... В одних местах главы промышленных предприятий обвиняют рабочих и национальные мастерские в застое в делах, в других местах рабочие обвиняют в своей нужде хозяев промышленных предприятий. Не являются ли эти взаимные обвинения гибельным заблуждением? К чему обвинять людей и классы? Рабочие, вас обманывают, вам внушают к нам недоверие и ненависть... Знайте, знайте: искренне и по совести, пред лицом бога и человечества, Национальное собрание заявляет, что желает без передышки работать для дела окончательного установления социального братства».
Эти слова звучали бы для нас издевательством над рабочими, отстаивавшими в это время самое право свое на существование, если бы мы не знали, что они вышли из-под пера одного из самых искренних и преданных последователей Фурье, человека, который, ознакомившись с учением своего учителя, отказался от ожидавшей его блестящей карьеры и всю свою жизнь, до глубокой старости, несмотря на всякие преследования, отдал пропаганде этого учения. Нет, не недостатком преданности делу восставших рабочих продиктовано было это обращение, а робкой и незрелой мыслью утопического социализма, видевшего социальное зло, но еще не знавшего, какими путями нужно добиваться его искоренения.
Среди тогдашних французских социалистов лишь Огюст Бланки и сравнительно небольшая и маловлиятельная группа его единомышленников, повидимому, более или менее верно разбирались в положении и наметили себе более или менее правильную тактику. В их адресе временному правительству, опубликованном от имени «Центрального республиканского общества», во главе которого стоял Бланки, говорилось: «Мы питаем твердую надежду, что правительство, созданное баррикадами 1848 года, не пожелает, подобно своему предшественнику, поставить на прежнее место заодно с каждым камнем мостовой — какой-нибудь репрессивный закон. В этом убеждении мы предлагаем временному правительству наше содействие для добросовестного осуществления прекрасного лозунга: свобода, равенство, братство». Необходимой предпосылкой для такого «добросовестного» осуществления адрес считает немедленное проведение ряда декретов, обеспечивающих полную свободу устного и печатного слова, собраний, коалиций, отозвание всех «сидячих и стоячих» судей (т.е. судей, прокуроров и пр., исполняющих свои обязанности сидя или стоя), назначенных в последние три царствования, и замену их новыми, привлечение всех, без исключения, наемных рабочих в национальную гвардию, с уплатою им двух франков за каждый день службы и т.д. Однако лишь июньская бойня и полное поражение революции окончательно раскрыли глаза как самому Бланки, так и его единомышленникам, и, в то время как последние заключили с Марксом и Энгельсом и с англичанином Гарни договор* об организации «Всемирного общества революционных коммунистов», Бланки из тюрьмы прислал приводимый нами в комментариях манифест, в котором он дает уже более определенную оценку событиям 1848 года.
Из всех социалистов того времени лишь Маркс и Энгельс ясно разбирались в положении. Уже в той статье в «Новой рейнской газете», в которой Маркс хотел «обвить лавровый венок» «вокруг грозно-мрачного чела» пролетарских борцов, видно ясное понимание классовых отношений, приведших к июню «Недостаточно было ни сентиментальной риторики после февраля, ни жестокого законодательства после 15 мая. Надо было решить вопрос на деле, на практике. — Что же вы, канальи, для себя или для нас сделали Февральскую революцию? — Буржуазия поставила вопрос таким образом, что в июне на него должен был последовать ответ картечью и баррикадами». И когда интересующийся той эпохой, перебрав один за другим десятки толстых томов, написанных о революции 1848 года во Франции ее непосредственными участниками, обращается затем к марксовой «Классовой борьбе во Франции», со страниц этой небольшой книжечки внезапно вырываются яркие снопы света, — и классы, партии, люди, события, факты, только что вращавшиеся в более или менее беспорядочном калейдоскопе, выстраиваются, занимают свои места, и пред просветленным взором читателя развертывается широкая, яркая картина классовой борьбы, и ясны становятся ему силы, двигающие классами, партиями и отдельными личностями, и факторы, порождающие последовательную смену событий.
Сказанным определяется подбор материалов для предлагаемого сборника.
О Февральской революции и в особенности об июньских днях мы предпочли бы, разумеется, дать воспоминания какого-нибудь пролетарского деятеля, непосредственного участника Февраля и июньских боев. Они представляли бы огромный исторический и политический интерес. Но таких воспоминаний, как мы уже отметили, не имеется. Мы вынуждены поэтому привлечь мемуары и повествования участников революции из других лагерей, беря у каждого из них то, что он может дать наиболее характерного для данного момента революции, и дополняя его показания или сопоставляя их с данными из других источников.
В качестве введения мы даем первую главу «Классовой борьбы во Франции»**. Под руководством Маркса читателю легко будет ориентироваться в вихре событий. Он уверенно будет следовать не только по столбовой дороге больших исторических процессов, но и па их закоулкам, ему понятны будут все проявления классовой борьбы не только между буржуазией и пролетариатом, но и между различными слоями господствующих классов.
Для кануна революции наиболее характерным является старый участник тайных обществ и один из наиболее отважных баррикадных вождей — Марк Коссидьер. Характерно и живописно, собственно говоря, у него только описание Парижа, решительно и уверенно готовившегося к низвержению Июльской монархии и в одну ночь построившего свыше тысячи двухсот баррикад, но мы не хотели слишком дробить изложение и взяли все введение к его воспоминаниям. Известна характеристика, данная Коссидьеру Марксом. «Представляя в революции тип весельчака, он был вполне подходящим вожаком старых профессиональных заговорщиков... Коссидьер был тогда настоящим плебеем, который инстинктивно ненавидел буржуазию и обладал в высочайшей степени всеми плебейскими страстями. Едва лишь он устроился в префектуре, как стал уже конспирировать против «National», не забывая из-за этого кухни и погреба своего предшественника. Он тотчас же организовал себе военную силу, обеспечил за собой газету, стал устраивать клубы, распределил роли и вообще действовал в первый момент с большой уверенностью... По все его планы либо остались просто проектами, либо сводились на практике к голым, безрезультатным плебейским выходкам. Когда противоречия обострились, он разделил участь своей партии, которая застряла в нерешительности посредине между сторонниками «National» и пролетарскими революционерами типа Бланки»***.
Рассказ о свержении Июльской монархии и о провозглашении республики, рассказ живой и талантливый и, по общему признанию современников, добросовестный и точный, мы берем у Даниеля Стерна (псевдоним графини д’Агу), пылкой буржуазной республиканки 1848 года с некоторыми симпатиями к народным массам, симпатиями, оставшимися у нее даже в июньские дни. Некоторые описываемые ею сцены так характерны, дышат такой жизненной правдой, что автор несомненно видел их собственными глазами, и ее трехтомная «История революции 1848 года» (Daniel Stern, «Histoire de la revolution de 1848»), написанная тотчас же после событий, является, по существу, мемуарами. Кстати, в то время мемуары нередко писались в третьем лице. Так, «Политические мемуары» Ламартина, занимающие три больших тома, написаны тоже в третьем лице, что не мешает им быть сплошным самовосхвалением.
Изложение хода событий с февраля по июнь мы берем у Луи Менара. Выше дана его общая характеристика. Это — революционер, социалист, со всеми особенностями, характерными для многих социалистов того времени. Хотя он писал свой «Пролог революции» после июньских дней, когда многие иллюзии были им уже изжиты, в его изложении все же сохранились и упоение победой первых дней, и реминисценции «93 года» и «робеспьеровской» «Декларации прав», которыми жили многие деятели 1848 года, и вера в социализм Луи Блана и в демократизм Ледрю-Роллена и Флокона, и преувеличенное значение, которое придавалось демонстрация против «медвежьих шапок». Не видит он, как враждебные силы с первых же дней думают только о том, как бы вернуть армию в Париж, как разделаться с рабочим классом. И лишь когда катастрофа разразилась, когда пролетариат не только расстреливается буржуазией, но покинут его вчерашними друзьями, у него раскрываются глаза. В первый момент его охватывает безнадежное отчаяние. Он не видит впереди никаких перспектив. Он еще не понимает, что революция 1848 года — не «сон в весеннюю ночь», а, как выразился один историк, «революция-мать, чреватая другими, более плодотворными революциями». В свете всего этого страницы Лун Менара о ходе событий с февраля по июнь и его же страницы, которые мы озаглавили «После поражения», являются ценным, характерным документом, который отчасти, — правда, в малой степени, потому что в нем нет записей непосредственных переживаний, - может заменить воспоминания тогдашнего пролетарского деятеля.
Сообщение о Люксембургской комиссии мы взяли у председателя комиссии, Луи Блана****. Останавливаться здесь на его характеристике надобности. Читатель найдет достаточно данных о нем у Маркса (во «Введении»), а также на предыдущих страницах нашего предисловия и его биографии в «Указателе имен», в конце книги. Главу о национальных мастерских мы взяли из книги, выпущенной осенью 1848 года их директором Эмилем Тома под названием «История национальных мастерских» (Emile Thomas, «Histoire des ateliers nationaux»). Этот молодой инженер и преподаватель, при содействии которого Мари, Гарнье-Пажес, Марраст и Бюшез рассчитывали превратить национальные мастерские в армию против социалистов и рабочего класса и который, как можно предполагать, скорее склонен был предоставить эту армию в распоряжение Бонапарта, сильно усердствовал в исполнении той гнусной роли, которая ему была поручена. Но когда он внезапна и грубо был снят со своего поста и даже насильно вывезен из Парижа, и все его надежды использовать национальные мастерские рухнули, он отомстил отвернувшимся от него вчерашним покровителям и напечатал свою книгу, в которой с документами в руках подробно рассказывает, как уже через несколько дней после учреждения Центрального бюро национальных мастерских последнее мешало рабочим мастерских присоединиться к манифестации, направленной против демонстрации «медвежьих шапок», какие средства пускало в ход это бюро, чтобы помешать рабочим пойти 10 апреля на Марсово поле, к каким обманам прибегало оно, чтобы не дать рабочим голосовать за рабочие списки на выборах в Национальное собрание, с какими полицейскими целями организовало оно при участии и под покровительством министра Мари и парижской мэрии специальный клуб национальных мастерских. Все эти разоблачения становятся особенно эффектными, если их сопоставить о докладом следственной комиссии Национального собрания, в котором утверждается, что национальные мастерские и их клуб были в руках Люксембургской комиссии орудием мятежа и разрушения.
Для июньских дней у нас большого выбора не было. Буржуазные деятели в своих мемуарах и повествованиях уделяют мало места этому решающему моменту революции 1848 года. Пришлось остановиться на Ипполите Кастиле, который в своей «Истории Второй республики» посвятил особую главу подробному изложению июньских боев и впоследствии выпустил эту главу отдельной книжкой под названием «Июньская бойня 1848 года» («Les massacres de juin 1848»). Кастиль выдвинулся 40-х годах своими злыми, талантливыми памфлетами на деятелей Июльской монархии и числился левым республиканцем, с уклоном в сторону социализма. Еще раньше он составил себе имя в качестве талантливого беллетриста. В 1848 году, почуяв, что ветер дует в сторону Бонапарта, он стал бонапартистом и, в качестве такового, мог позволить себе — до известной степени — говорить правду об июньской бойне, громя таким образом республику, подобно тому как матерый легитимист Ларошжаклен поддерживал в феврале республиканцев, чтобы вернее содействовать низвержению «узурпаторской» династии Орлеанов. Однако в ряде случаев Кастиль не решается договаривать до конца, и тогда мы дополняем его в комментариях данными из других источников, используя для этого вышедшую в 1880 году книжку Виктора Марука «Июнь 1848 года» (Victor Marouck, «Juin 1848»), в которой собран — в агитационной форме — обширный и разносторонний материал об июньских днях.
Об июньской бойне мы даем еще две главы из «Мемуаров» Токвиля. Записи этого ученого аристократа-государствоведа, «обожавшего», по его словам, свободу, чрезвычайно характерны. Сперва, когда надвинулась гражданская война, ему становится жутко, и он голосует против осадного положения. Но же на следующий день верх берет холодная ненависть богатого собственника к рабочему классу, осмелившемуся требовать права на существование. Он считает уже свое вчерашнее голосование непростительной ошибкой, он боится, что борьба затянется, а если затянется, то может еще, пожалуй, принести победу мятежникам, — и он желает уже беспощадного применения артиллерии. Еще через день он, впрочем, успокаивается. В Париж хлынули из многих департаментов крестьяне, и, между прочим, крестьяне из Бретани во главе со своими помещиками, издавна пылавшие ненавистью к мятежному Парижу. И тут разыгрывается назидательная сцена. Во главе одного из отрядов Токвиль видит своего родственника, крупного бретанского помещика. Когда он его приглашает к себе обедать, помещик отвечает: «Эти люди (т.е. находящиеся под его командой крестьяне) знают, что в случае победы мятежников он рискует потерять гораздо больше, чем они, — поэтому он должен остаться c ними, на их бивуаке, и разделить с ними их сухой походный хлеб». Этот наплыв в Париж крестьян, примчавшихся защищать собственность во главе со своими помещиками, выпуклее, чем в других мемуарах, отмечается у Токвиля — и уже по одному этому его «Мемуары» заслуживают внимания.
Выше мы уже охарактеризовали содержание помещаемой нами главы об июньских днях из «Исповеди революционера» Прудона. Эта глава лишний раз подчеркивает, до какой степени был одинок в своей борьбе рабочий класс, как далеки были от всего, чем жил пролетариат в те месяцы, мелкобуржуазные революционеры и социалисты.
В главе «После поражения» мы группируем несколько отрывков из книги Луи Менара о расправах с побежденными повстанцами. Мы дополняем их в комментариях данными из других источников.
В заключение мы даем одну статью Маркса и две статьи Энгельса из «Новой Рейнской газеты», в которых содержится общая оценка июньского восстания и оценка военных действий повстанцев.
Е. Смирнов
Примечания Е.Смирнова
* Этот договор впервые опубликован был в 1926 году в «Бюллетене Института Маркса и Энгельса», № 1.
** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VLLI, изд. Института Маркса и Энгельса.
*** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VIII, стр.305. Рецензия Маркса на книги двух провокаторов: Шеню и де ла Одда.
**** Частью из его «Страниц истории Февральской революции 1848 г.», частью из его двухтомной «Истории революции 1848 г.».
«Pays legal» — законная страна или, точнее, признаваемая законом страна, — так называли цензитарные слои населения, т.е крупную буржуазию и крупных землевладельцев, которые удовлетворяли установленному законом высокому имущественному цензу и одни только пользовались правом выбора представителей в законодательные учреждения страны. Таких избирателей было на всю Францию всего только 220 тысяч. Все остальное население страны было бесправно.
«National» («Насиональ») — газета, основанная в начале 1830 г., при участии Тьера, Минье, Карреля и др. Играла видную роль в Революции 1830 года. В дальнейшем проделала ту же эволюцию, которую проделала буржуазия - либеральная и республиканская в борьбе с Гизо, стала реакционной после Февральской революции.
«Gazette de France» («Французская газета») — старейшая во Франции газета, начавшая выходить под названием просто «Gazette» 1 мая 1631 года, под редакцией «патриарха» Французских журналистов Теофраста Ренодо. В ней сотрудничали, между прочим, король Людовик XIII и всемогущий Ришелье, и сравнительно недавно найденные рукописи Людовика XIII показывают что Теофраст Ренодо бесцеремонно сокращал и исправлял статьи и корреспонденции своего высокопоставленного сотрудника. «Французская газета» существует и поныне в качестве органа роялистов.
«Moniteur» («Вестник») — официальный орган французских правительств с VIII года революционного летоисчисления (начавшегося с 22 сентября 1792 года) до 1869 года. Вместо него стал выходить «Journal officiel».
«Сентябрьские законы». Когда рабочий класс и мелкая буржуазия увидели, как нагло их обманула финансовая и крупная промышленная буржуазия, захватившая всю власть в свои руки после революции 1830 года, страна покрылась сетью тайных обществ и произошел ряд восстаний. Правительство Луи-Филиппа ответило на это в 1834 году изданием закона об ассоциациях, которым имелось в виду отчасти совсем их уничтожить, отчасти подчинить их своему контролю, а позже, в сентябре того же года, издан был ряд постановлений, сильно ухудшивших положение печати; для того же, чтобы, по возможности, монополизировать ежедневные газеты в руках крупной буржуазии, их обязали вносить залог в сто тысяч франков, причем ответственный редактор газеты должен был владеть по крайней мере третьей частью залога. Новые законы должны были, как открыто заявляли министры, совершенно уничтожить печать карлистов (сторонников низложенного Карла X) и республиканцев. Смысл новых законов Гизо формулировал следующим образом: «Всеобщее и предупредительное устрашение — такова главная цель карательных законов. Нужно, чтобы все боялись, чтобы все опасались общества и его законов. Нужно глубокое и постоянное сознание, что существует верховная власть, всегда способная схватить и наказать... Кто ничего не боится, тот ничему не подчиняется». Сентябрьские законы далеко оставили за собою даже реакционные законы (ордоннансы) свергнутого в 1830 году Карла X.
«La Reforme» («Реформа») — газета радикально настроенной мелкой буржуазии, основанная в 1843 году Ледрю-Ролленом, Годфруа Кавеньяком и Флоконом (последний был ее главным редактором). Газета ставила себе целью низвержение династии Орлеанов и установление демократической республики Она насчитывала среди своих главных сотрудников Франсуа и Этьена Араго, Паскаля Дюпра, Динара и Луи Блана, который незадолго до Февральской революции провел на редакционном заседании радикальную программу с сильным социалистическим уклоном.
«Le Constitutionnel» («Конституционалист») — газета, основанная в 1815 году. Либеральная при Реставраций, не раз подвергалась преследованиям и участвовала в подготовке революции 1830 г. После Июльской революции стала правительственной газетой и захирела. С 1844 года под редакцией д-ра Верона перешла на сторону династической оппозиции. В 1848 году — реакционный орган, выдумывавший всякие небылицы против рабочих, особенно в июньские дни. В 1849 г. газета переметнулась к бонапартистам.
«La Republique» («Республика») — первая новая газета, выпущенная после Февральской революции Эженом Барестом и рассчитанная на массового читателя. Продавалась по пяти сантимов (впервые в газетном мире по такой дешевой цене) и имела большое распространение. Газета без определенного, устойчивого направления, но с социалистическим уклоном. Просуществовала до переворота 2 декабря.
Но начнем все-таки с общей международной обстановки:
Алексей Леонтьевич Нарочницкий
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НАКАНУНЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Революции 1848 г. и подрыв «Венской системы»
Царизм и Пруссия накануне революции 1848 года
Кризис внешней политики июльской монархии накануне революции
Внешняя политика Англии в Европе накануне Февральской революции. Дипломатия Пальмерстона
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ во ВРЕМЯ ФЕВРАЛЬСКОЙ и МАРТОВСКИХ РЕВОЛЮЦИЙ 1848 года
Внешняя политика Временного правительства во Франции в феврале-мае 1848 г.
Европейские правительства и Февральская революция
Вторая республика и Николай I после мартовских революций в Австрии и Пруссии. Польский и шлезвиг-голштинский вопросы и европейские правительства от марта до июля 1848 г.
Итак, в нашей библиотеке теперь сформирован новый раздел - "ВЕСНА НАРОДОВ": европейские революции 1848 года
Ф.Потемкин. Июльская монархия во Франции (1830—1848 гг.)
Л.Бендрикова. Экономический кризис и рабочее движение накануне Февральской революции во Франции
Р.Авербух. Рабочее движение в Вене в августе 1848 года
Революция 1848 года: статьи, письма, стихотворения К.Маркса, Ф.Энгельса, Ф.Фрейлиграта, Г.Гейне, Г.Гервега, М.Бакунина, Ж.Ренара, Ф.Лассаля, Ф.Меринга, П.Фрелиха Перевод с немецкого и предисловие Н.Н.Попова
Е.Степанова. Маркс и Энегльс в первые месяцы революции 1848—1849 годов
Т.Ойзерман. Развитие марксистской теории на опыте революции 1848 года
Находка гражданки Березовый сок: <>a href="www.ohio.edu/chastain/contents.htm"англоязычная энциклопедия революции 1848 года
С.Сказкин. Сорок восьмой год во Франции (февраль-июнь)
М.Айзенштат. Революция 1848 г. во Франции. История Франции 1-ой половины XIX века
А.Молок. Июньские дни 1848 года в Париже
Ш.Шмидт. Июньские дни 1848 года
Марк Вилье. Женские клубы и легионы амазонок. Главы VIII-X. 1848 год. Борм и везувианки. Феминистское движение. Г-жа Нибуайе и Общество женского голоса. Женский клуб
А.Иоаннисян. Революция 1848 года во Франции и коммунизм
Л.Бендрикова. Французская историография революции 1848—1849 гг. во Франции (1848-1968)
находка гражданки Березовый сок: англоязычная энциклопедия революции 1848 года
...Springtime of the Peoples...
...Printemps des peuples...
...Primavera dei popoli...
...Wiosna Ludow...
товарищи коллеги и граждане читатели,
не зря мы вас последнее время пичкали социалистами-утопистами первой половины 19 века – теперь посмотрим, как эти идеи сочетались (или не сочетались) с практикой.
Давно уже подбирались мы к теме европейских революций 1848 года.
И вот что имеем на сегодня:
Луи Эритье. История французской революции 1848 г. и Второй республики (текст, без прикрас, самый полновесный, если кого предистория 1848 года во Франции интересует, прямиком туда)
А.Герцен. С того берега
П.Анненков. Февраль и март 1848 года в Париже. Записки о революции 1848 года
Е.Кожокин. Французские рабочие: от Великой буржуазной революции до революции 1848 года: 1, 2
В.Волгин. Очерки истории социалистических идей. Перв. половина XIX в.. Французский утопический коммунизм. Этьен Кабе
Теодор Дезами. Кодекс общности
Изложение учения Сен-Симона (лекции Базара, Анфантена, Родрига)
Вильгельм Вейтлинг. Гарантии гармонии и свободы. Человечество, как оно есть, и каким оно должно было бы быть
Г.Кучеренко. Сен-симонизм в общественной мысли XIX в.
Ю.Кучинский. История условий труда во Франции с 1700 по 1948 гг. Глава II. Ранний период французского промышленного капитализма (1789—1848 гг.)
Дж.Рюде. Народные низы в истории: 1730-1848: 1, 2, 3, 4
А.Ревякин. Революция и экономическое развитие Франции в перв.пол. XIX века.
П.Фроман. Рабочее восстание в Лионе
Хронологическая таблица по курсу «История международного рабочего и национально-освободительного движения»
Поль Луи. Французские утописты: Луи Блан, Видаль, Пекер, Кабе, с отрывками из их произведений
Ю.Данилин. Французская политическая поэзия XIX в.
С.Великовский. Поэты французских революция 1789-1848 гг.
М.Домманже. Бланки
М.Федорова. Классический французский либерализм
Либерализм Запада. Глава 3. Трудные судьбы французского либерализма
М.Алпатов. Политические идеи французской буржуазной историографии XIX в.
Глава 4. Политические взгляды и историческая теория А.Токвиля: «Воспоминания». Токвиль о причинах революции 1848 г. во Франции. Февральская революция в освещении Токвиля. Токвиль о борьбе с революцией. Монархия или республика?
Д.Ливен. Аристократия в Европе. 1815-1914 гг.
О.Орлик. Передовая Россия и революционная Франция: первая половина XIX века
Глава 3. Июльская буржуазная революция 1830 года в восприятии и оценках русской общественности. Глава 4. Отражение в освободительном движении России идейно-политической жизни Франции периода июльской монархии. Глава 5. Французская революция 1848 года и освободительное движение в России
Р.Авербух. Революция и национально-освободительная война в Венгрии в 1848-49 гг. главы 1-3, 4-6
И.Майский. Испания 1808–1917: исторический очерк. Первая карлистская война и третья революция (1833—1843). Диктатура генерала Нарваеса (1843—1854). Экономика Испании в середине XIX века
История Ирландии. Глава VII. Ирландия в первой половине XIX в. (1801—1848 гг.). Глава VIII. Аграрный переворот. Движение фениев
И.Полуяхтова. История итальянской литературы XIX в. Эпоха Рисорджименто
Сегодня мы открываем вахту памяти 1848 года. До конца июня будем размещать в библиотеке и здесь, в сообществе, воспоминания современников и очевидцев, документы, научные и научно-популярные работы, иллюстрации – в комментариях к этой записи.
Прежде всего хочу анонсировать
ИНОСТРАННЫЕ МЕМУАРЫ, ДНЕВНИКИ, ПИСЬМА И МАТЕРИАЛЫ
Под общей редакцией [фамилия в оригинале залита чернилами]
РЕВОЛЮЦИЯ 1848 ГОДА ВО ФРАНЦИИ
февраль—июнь
в воспоминаниях участников и современников
Подбор, перевод, статья и комментарии Е.Смирнова
Москва—Ленинград: ACADEMIA. 1934
Сборник более 600 страниц, все сразу представить читателям мы не имеем возможности, и будем выкладывать материалы постепенно.
В ближайшее время слово предоставим Коссидьеру, Луи Менару и Даниелю Стерн. Сейчас – предисловие составителя и переводчика, с комментариями, относящимися к часто упоминаемым в текстах названиям, которые мы перенесли из других разделов.
И «Новая Рейнская газета» у нас тоже будет…
Оглавление сборника
Е.Смирнов. Предисловие
К.Маркс. Введение. От февраля до июня 1848 года
Марк Коссидьер. Канун революции
Даниель Стерн. Февральская революция
В королевском дворце и на улицах
Народ в Тюильрийском дворце
Народ в палате депутатов
Народ в городской ратуше
Луи Менар. Февраль—июнь
Луи Блан. Люксембургская комиссия
Эмиль Тома. Национальные мастерские
Ипполит Кастиль. Июньская бойня
Причины восстания
Бой завязывается
Баррикады с птичьего полета
Расстрелы
Алексис де Токвиль. Июньские дни
Праздник Согласия и подготовка июньских дней
Июньские дни
Пьер Жозеф Прудон. Июньские дни
Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Июньские дни
Июньские дни
Ход движения в Париже
Луи Менар. После поражения
Комментарии
Дополнения и пояснения
Обстрел рабочих на бульваре Капуцинов
Воззвание Бланки по поводу красного знамени
Протест Бланки по поводу «подлого документа»
Позиции мелкобуржуазных и утопических социалистов в период февраля — июня 1848 г.
Кабэ
Клуб Барбеса
Клуб Бланки
Распайль
Консидеран
Манифест Бланки из тюрьмы
Воззвание делегатов Люксембурга и национальных мастерских
Пюжоль у Мари
Процесс Бартелеми
Нурри и убийство генерала Бреа
Кем был убит архиепископ Аффр
Доклад следственной комиссии Национального собрания
Заседание Национального собрания 24 июня
ПРЕДИСЛОВИЕ
Центральная фигура, герой революции 1848 года во Франции — рабочий класс. А между тем, когда перебираешь одну за другой многочисленные книги об этой революции, вышедшие из-под пера ее деятелей, в форме ли мемуаров или «историй», невольно бросается в глаза, что нет ни одной книги, написанной деятелем рабочего класса, человеком, который оставался бы в его рядах в решительные моменты революции. Мы можем, на основании имеющихся мемуаров, восстановить со всеми нужными подробностями картину жизни и настроений буржуазных классов, но нет воспоминаний, которые поведали бы нам, что переживал рабочий класс с конца февраля, когда «все роялисты превратились в республиканцев, а все миллионеры — в рабочих» (Маркс), до конца июня, когда рабочий класс, совершенно изолированный, покинутый всеми, даже теми, которые считали себя его друзьями, вышел на улицу и в течение пяти дней дрался со всеми вооруженными силами буржуазии с изумлявшими его врагов мужеством и искусством. Из имеющихся мемуаров и повествований деятелей революции мы знаем о разных внешних проявлениях рабочего движения за это время, знаем, как вели себя рабочие на Гревской площади, когда они требовали и с властным нетерпением ждали официального провозглашения республики, знаем, как грозно и решительно двинулись они к городской ратуше в ответ на манифестацию «медвежьих шапок», знаем, как искусно строили они свои баррикады и как дрались с мужеством людей, доведенных до отчаяния.
Но все это мы знаем либо со слов врагов рабочего класса, либо со слов таких друзей его, тогдашних социалистов-утопистов, которые сочувствовали ему извне, со стороны, но не переживали вместе с ним ни упоения первых дней победы, ни тех месяцев «нищеты», которые он отдавал «на службу республике», ни мрачного отчаяния июньских дней.
Со страниц воспоминаний этих авторов показываются от времени до времени отдельные фигуры, привлекающие к себе внимание читателя. Он хотел бы остановить на них свои взор, ближе присмотреться к ним, проследить их прошлое и их дальнейшую жизнь. Но почти все они так же внезапно исчезают, как внезапно появляются, освещая — но лишь на мгновение — ту среду, из которой они вышли. Вот рабочий Марш. 25 февраля он властно, как представитель вчерашних победителей, новых хозяев страны, входит в зал заседаний временного правительства и, тяжело опустив на пол приклад своего ружья, заявляет: «Прошло уже двенадцать часов со времени провозглашения республики, а народ все еще ждет ее результатов для себя!» И требует немедленного признания права на труд. Вот Пюжоль — повидимому, не рабочий, но сросшийся с рабочим классом. «Ваше время принадлежит не вам, а народу, на службе которого вы состоите!» — тоном приказа заявляет он 23 июня члену Исполнительной комиссии, бывшему министру общественных работ, Мари, который сперва, узнав в нем одного из ворвавшихся 15 мая в Национальное собрание, отказывается вести с ним переговоры, но потом все же сдается перед импонирующим поведением рабочего делегата и выслушивает его полную достоинства речь. Вот Лаколонж. 25 июня он во главе отряда рабочих захватывает здание мэрии 8-го округа и занимает место мэра. Все ружья, сабли, вся амуниция, найденные в мэрии, раздаются повстанцам, а на кассы, на ящики столов, в которых хранятся деньги, накладываются печати. Национальные и мобильные гвардейцы и солдаты пехотинцы, взятые в плен при захвате мэрии, отпускаются на все четыре стороны, у них только отбирается оружие. Вот волнующий образ рабочего-революционера Бартелеми, в таких трагических тонах обрисованный Герценом в «Былое и думы». Здесь мы видим его в роли командира баррикады на углу улицы Тампль, где он сражается с исключительным мужеством и стойкостью. Потом, в начале 1849 года, он проходит перед нами на процессе, где выясняется ряд фактов, дорисовывающий этот образ. Семнадцатилетним юношей он был приговорен к многолетней каторге не за убийство ударившего его полицейского, а за неудачный выстрел (промахнулся) во время известного майского восстания 1839 года в провокатора, бывшего члена «Общества времен года», выдавшего своих сочленов, поступившего на службу в полицию и затем жестоко преследовавшего своих бывших товарищей. Мужественные, революционные выступления Бартелеми на суде свидетельствуют о высокой, по тогдашнему времени, степени классового самосознания. Вот, наконец, не менее волнующий образ восемнадцатилетнего юноши Нурри, в выступлениях которого на суде столько ненависти к буржуазии, столько революционного достоинства и мужества и который в 1880 году, тридцать два года спустя, все еще отбывал бессрочную каторгу, которою заменили вынесенный ему военными судьями смертный приговор.
Это все значительные фигуры, настоящие борцы, свидетельствующие о том, что исход революции 1830 года и восемнадцать лет Июльской монархии многому научили деятелей рабочего класса Франции. Но если отдельные передовые рабочие достигли уже к моменту Февральской революции развитого классового самосознания, то рабочий класс в целом только начинал становиться классом «для себя». Он еще не всегда противопоставлял себя другим общественным классам. Он еще не выработал себе общей стратегии, не имел определенной тактики для данного момента. Он действовал еще стихийной массой, стихийными порывами. И у него не назрела еще потребность фиксировать в писанных документах свой опыт для будущих поколений борцов, подводить ему итог и обобщать его.
Уже следующее поколение совсем иначе относилось к этой задаче. Если борцы рабочего класса не написали никаких мемуаров о Февральской революции, то борцы Коммуны оставили обширные и разнообразные воспоминания, которые дают нам подробные картины не только хода движения, но всего, что было пережито ими за месяцы борьбы, всех их сменявшихся в ходе событий настроений.
* * *
Не могут заполнить указанный пробел в мемуарной литературе 1848 года и мемуары социалистов-утопистов. Один из них, Луи Блан, написавший несколько томов воспоминаний, хотя и пользовался большим влиянием на рабочие массы, меньше всего мог отражать их настроения. После первого же момента «всеобщего братства», последовавшего за свержением монархии, началась сперва глухая и скрытая, затем все более обнажавшаяся и обострявшаяся классовая борьба, а Луи Блан, отрицавший классовую борьбу, выбивался из сил, проповедуя солидарность и единение классов. И чем дальше развивались события, чем больше обострялись классовые отношения, тем больше Луи Блан удалялся от того пути, на который события толкали рабочие массы. И к тому моменту, когда классовая борьба достигла высшей степени напряжения и разразилась гражданская война, Луи Блан стоял в стороне, умыв руки. В дальнейшем у него выдохся даже его бледный мелкобуржуазный социализм, и как в эмиграции, так и по возвращении во Францию после низвержения Второй империи, это был тусклый буржуазный демократ.
Столь же мало, если еще не меньше, могут нам дать воспоминания другого социалиста — Прудона («Confessions d’un revolutionnaire»), который также пользовался большой популярностью в первые месяцы революции и газета которого «Представитель народа» («Le Represеntant du peuple») была одной из самых распространенных в то время в Париже. Этот социалист имел такое слабое представление о том, чем жили тогда народные массы, он так мало знал о национальных мастерских, роспуск которых послужил непосредственной причиной восстания рабочих, что целиком принимает версию министра общественных работ Трела и назначенного им директора национальных мастерских Лаланна, того самого Трела, который под бурные аплодисменты Национального собрания воскликнул, что «теперь речь только о том, чтобы вернуть труд в его прежние условия», который еще за месяц до роспуска национальных мастерских говорил в официальном приказе об их роспуске почти на тех самых условиях, какие проведены были перед самым восстанием. Правда, Трела при этом рассчитывал, что ему удастся провести выкуп железных дорог и организовать общественные работы. Правда также, что вместе с Исполнительной комиссией Трела незадолго до восстания на минуту устрашился своих дел. Но под конец и Исполнительная комиссия, и министры сдались и заодно со всей реакцией принимали участие в кровавой расправе с рабочими. А Прудон, желая подтвердить достоверность сообщаемой им в своих воспоминаниях версии, наивно заявляет, что получил свои сведения от самого Трела и самого Лаланна.
Из воспоминаний других социалистов отметим прежде всего «Пролог революции» Луи Менара (Louis Menard, «Prologue d’une revolution»). Менар был в 1848 году последователем Прудона и, как таковой, в классовой подоплеке политического положения не мог разбираться. Но всеми своими устремлениями он был на стороне народных масс вообще, рабочих масс в частности, и в июньские дни он всецело был с ними. Именно под влиянием июньских дней он и написал серию газетных статей, вышедших осенью 1848 года отдельной книгой под названием «Пролог революции», в которой он собрал по свежим следам фактический материал о зверских расправах буржуазии с уже побежденными повстанцами. На суде, к которому он был привлечен за эту книгу, он требовал только одного — чтобы ему дали возможность свидетельскими показаниями доказать основательность всех его разоблачений. Но именно этого суд, разумеется, не хотел допустить, и Менар был приговорен к тюремному заключению и к уплате огромного штрафа. Но зато, наряду с протоколами судебных процессов, воспоминания Менара и воспоминания друга Бланки, доктора Лакамбра, «Побег из тюрем военного суда» («Evasion des prisons du conseil de guerre») являются главными источниками о расправах с повстанцами.
Можно еще отметить мемуары будущих социалистов — Шарля Белэ, «Мои воспоминания» (Charles Beslay, «Mes souvenirs») и Гюстава Лефрансэ «Воспоминания революционера» (Gustave Lefrancais, «Souvenirs d’un revoIutionnaire» - о Лефрансе и том его воспоминаний, относящихся к Парижской коммуне 1871 года, читайте здесь). Шарль Белэ, который в 60-х годах стал социалистом, примкнул к Интернационалу и затем был деятельным участником Коммуны, в 1848 году был умеренным республиканцем группы «National» и находился в числе депутатов, которых Национальное собрание послало подбадривать национальную и мобильную гвардию и армию в их борьбе против восставших рабочих. Некоторые показания Белэ мы воспроизводим в комментариях. Лефрансэ же был в 1848 году молодым юношей, и воспоминания его, интересные для дальнейшего времени, для 1848 года интереса не представляют.
Ни мелкобуржуазные революционеры того времени (Барбес, Распайль), ни коммунисты-утописты не оставили воспоминаний о Февральской революции и июньских днях. К тому же наиболее деятельные из них были арестованы в связи с движением 15 мая и в июньские дни находились в Венсенской крепости. Но их публичные выступления свидетельствуют, что и в своих идеологических высказываниях, и в своей практической политике они сильно отстали от настроений и стремлений передовых рабочих. В комментариях мы приводим целиком некоторые воззвания как мелкобуржуазных революционеров, так и коммунистов-утопистов. Здесь мы ограничимся лишь несколькими характерными цитатами.
Вот Барбес, который в воззвании от имени возглавлявшегося им общества заявляет: «Общество прав человека становится между париями и привилегированными старого общества. Первым оно говорит: оставайтесь объединенными, но спокойными — в этом ваша сила. Ваша численность такова, что вам достаточно будет лишь выразить свою волю, чтобы добиться того, чего вы желаете. Ваш голос и ваша воля — голос и воля бога! Другим оно говорит: прежняя общественная форма исчезла, царство привилегии и эксплоатации прошло... Примкните же к новому обществу, ибо вы нуждаетесь в прощении тех, кого вы слишком долго приносили себе в жертву».
Еще дальше идет Распайль, который в половине марта пишет в своей газете «Друг народа»: «За последние пятнадцать дней я вижу повсюду французов и нигде врагов. Попробуйте, если посмеете, показать гильотину этому народу братьев. Вас вместе о вашей гильотиной отведут в последний день карнавала в Бисетр», т.е. в дом умалишенных.
Не больше разбирался в создавшемся после февральской победы положении и социалист-утопист Кабэ, который в своем воззвании к икарийцам-коммунистам» писал: «Мы всегда говорили, что мы прежде всего французы, патриоты, демократы... Сплотимся же вокруг временного правительства, возглавляемого Дюпоном де л’Эр и заменившего гнусное правительство, только что залившее себя кровью граждан. Поддержим это временное правительство, которое заявляет себя республиканским и демократическим, которое провозглашает национальный суверенитет и единство нации, которое принимает братство, равенство и свободу в качестве принципа, народ — как девиз и боевой лозунг, которое распускает палаты, чтобы созвать Учредительное собрание, которое дает Франции такую конституцию, какой она требует».
И даже тогда, когда буржуазия, почувствовав почву под ногами после выборов в Национальное собрание и особенно после поражения движения 15 мая, спровоцировала рабочий класс, выбросив па улицу сто тысяч голодных рабочих, фурьерист Консидеран, правда, вообще гораздо менее революционно настроенный, предложил ни кому иному, как тому же Национальному собранию обратиться к спровоцированным им рабочим с воззванием, в котором между прочим говорилось: «Ужасающее столкновение только что обагрило кровью улицы столицы. Часть из вас принудила правительство ради защиты Республики обратить против вас французское оружие... Разве для того завоевали мы республику, чтобы раздирать друг друга? Разве для того провозгласили мы демократический закон Христа, священное братство? Братья, выслушайте нас, прислушайтесь к голосу представителей всей Франции: вы — жертвы рокового недоразумения... В одних местах главы промышленных предприятий обвиняют рабочих и национальные мастерские в застое в делах, в других местах рабочие обвиняют в своей нужде хозяев промышленных предприятий. Не являются ли эти взаимные обвинения гибельным заблуждением? К чему обвинять людей и классы? Рабочие, вас обманывают, вам внушают к нам недоверие и ненависть... Знайте, знайте: искренне и по совести, пред лицом бога и человечества, Национальное собрание заявляет, что желает без передышки работать для дела окончательного установления социального братства».
Эти слова звучали бы для нас издевательством над рабочими, отстаивавшими в это время самое право свое на существование, если бы мы не знали, что они вышли из-под пера одного из самых искренних и преданных последователей Фурье, человека, который, ознакомившись с учением своего учителя, отказался от ожидавшей его блестящей карьеры и всю свою жизнь, до глубокой старости, несмотря на всякие преследования, отдал пропаганде этого учения. Нет, не недостатком преданности делу восставших рабочих продиктовано было это обращение, а робкой и незрелой мыслью утопического социализма, видевшего социальное зло, но еще не знавшего, какими путями нужно добиваться его искоренения.
Среди тогдашних французских социалистов лишь Огюст Бланки и сравнительно небольшая и маловлиятельная группа его единомышленников, повидимому, более или менее верно разбирались в положении и наметили себе более или менее правильную тактику. В их адресе временному правительству, опубликованном от имени «Центрального республиканского общества», во главе которого стоял Бланки, говорилось: «Мы питаем твердую надежду, что правительство, созданное баррикадами 1848 года, не пожелает, подобно своему предшественнику, поставить на прежнее место заодно с каждым камнем мостовой — какой-нибудь репрессивный закон. В этом убеждении мы предлагаем временному правительству наше содействие для добросовестного осуществления прекрасного лозунга: свобода, равенство, братство». Необходимой предпосылкой для такого «добросовестного» осуществления адрес считает немедленное проведение ряда декретов, обеспечивающих полную свободу устного и печатного слова, собраний, коалиций, отозвание всех «сидячих и стоячих» судей (т.е. судей, прокуроров и пр., исполняющих свои обязанности сидя или стоя), назначенных в последние три царствования, и замену их новыми, привлечение всех, без исключения, наемных рабочих в национальную гвардию, с уплатою им двух франков за каждый день службы и т.д. Однако лишь июньская бойня и полное поражение революции окончательно раскрыли глаза как самому Бланки, так и его единомышленникам, и, в то время как последние заключили с Марксом и Энгельсом и с англичанином Гарни договор* об организации «Всемирного общества революционных коммунистов», Бланки из тюрьмы прислал приводимый нами в комментариях манифест, в котором он дает уже более определенную оценку событиям 1848 года.
Из всех социалистов того времени лишь Маркс и Энгельс ясно разбирались в положении. Уже в той статье в «Новой рейнской газете», в которой Маркс хотел «обвить лавровый венок» «вокруг грозно-мрачного чела» пролетарских борцов, видно ясное понимание классовых отношений, приведших к июню «Недостаточно было ни сентиментальной риторики после февраля, ни жестокого законодательства после 15 мая. Надо было решить вопрос на деле, на практике. — Что же вы, канальи, для себя или для нас сделали Февральскую революцию? — Буржуазия поставила вопрос таким образом, что в июне на него должен был последовать ответ картечью и баррикадами». И когда интересующийся той эпохой, перебрав один за другим десятки толстых томов, написанных о революции 1848 года во Франции ее непосредственными участниками, обращается затем к марксовой «Классовой борьбе во Франции», со страниц этой небольшой книжечки внезапно вырываются яркие снопы света, — и классы, партии, люди, события, факты, только что вращавшиеся в более или менее беспорядочном калейдоскопе, выстраиваются, занимают свои места, и пред просветленным взором читателя развертывается широкая, яркая картина классовой борьбы, и ясны становятся ему силы, двигающие классами, партиями и отдельными личностями, и факторы, порождающие последовательную смену событий.
* * *
Сказанным определяется подбор материалов для предлагаемого сборника.
О Февральской революции и в особенности об июньских днях мы предпочли бы, разумеется, дать воспоминания какого-нибудь пролетарского деятеля, непосредственного участника Февраля и июньских боев. Они представляли бы огромный исторический и политический интерес. Но таких воспоминаний, как мы уже отметили, не имеется. Мы вынуждены поэтому привлечь мемуары и повествования участников революции из других лагерей, беря у каждого из них то, что он может дать наиболее характерного для данного момента революции, и дополняя его показания или сопоставляя их с данными из других источников.
В качестве введения мы даем первую главу «Классовой борьбы во Франции»**. Под руководством Маркса читателю легко будет ориентироваться в вихре событий. Он уверенно будет следовать не только по столбовой дороге больших исторических процессов, но и па их закоулкам, ему понятны будут все проявления классовой борьбы не только между буржуазией и пролетариатом, но и между различными слоями господствующих классов.
Для кануна революции наиболее характерным является старый участник тайных обществ и один из наиболее отважных баррикадных вождей — Марк Коссидьер. Характерно и живописно, собственно говоря, у него только описание Парижа, решительно и уверенно готовившегося к низвержению Июльской монархии и в одну ночь построившего свыше тысячи двухсот баррикад, но мы не хотели слишком дробить изложение и взяли все введение к его воспоминаниям. Известна характеристика, данная Коссидьеру Марксом. «Представляя в революции тип весельчака, он был вполне подходящим вожаком старых профессиональных заговорщиков... Коссидьер был тогда настоящим плебеем, который инстинктивно ненавидел буржуазию и обладал в высочайшей степени всеми плебейскими страстями. Едва лишь он устроился в префектуре, как стал уже конспирировать против «National», не забывая из-за этого кухни и погреба своего предшественника. Он тотчас же организовал себе военную силу, обеспечил за собой газету, стал устраивать клубы, распределил роли и вообще действовал в первый момент с большой уверенностью... По все его планы либо остались просто проектами, либо сводились на практике к голым, безрезультатным плебейским выходкам. Когда противоречия обострились, он разделил участь своей партии, которая застряла в нерешительности посредине между сторонниками «National» и пролетарскими революционерами типа Бланки»***.
Рассказ о свержении Июльской монархии и о провозглашении республики, рассказ живой и талантливый и, по общему признанию современников, добросовестный и точный, мы берем у Даниеля Стерна (псевдоним графини д’Агу), пылкой буржуазной республиканки 1848 года с некоторыми симпатиями к народным массам, симпатиями, оставшимися у нее даже в июньские дни. Некоторые описываемые ею сцены так характерны, дышат такой жизненной правдой, что автор несомненно видел их собственными глазами, и ее трехтомная «История революции 1848 года» (Daniel Stern, «Histoire de la revolution de 1848»), написанная тотчас же после событий, является, по существу, мемуарами. Кстати, в то время мемуары нередко писались в третьем лице. Так, «Политические мемуары» Ламартина, занимающие три больших тома, написаны тоже в третьем лице, что не мешает им быть сплошным самовосхвалением.
Изложение хода событий с февраля по июнь мы берем у Луи Менара. Выше дана его общая характеристика. Это — революционер, социалист, со всеми особенностями, характерными для многих социалистов того времени. Хотя он писал свой «Пролог революции» после июньских дней, когда многие иллюзии были им уже изжиты, в его изложении все же сохранились и упоение победой первых дней, и реминисценции «93 года» и «робеспьеровской» «Декларации прав», которыми жили многие деятели 1848 года, и вера в социализм Луи Блана и в демократизм Ледрю-Роллена и Флокона, и преувеличенное значение, которое придавалось демонстрация против «медвежьих шапок». Не видит он, как враждебные силы с первых же дней думают только о том, как бы вернуть армию в Париж, как разделаться с рабочим классом. И лишь когда катастрофа разразилась, когда пролетариат не только расстреливается буржуазией, но покинут его вчерашними друзьями, у него раскрываются глаза. В первый момент его охватывает безнадежное отчаяние. Он не видит впереди никаких перспектив. Он еще не понимает, что революция 1848 года — не «сон в весеннюю ночь», а, как выразился один историк, «революция-мать, чреватая другими, более плодотворными революциями». В свете всего этого страницы Лун Менара о ходе событий с февраля по июнь и его же страницы, которые мы озаглавили «После поражения», являются ценным, характерным документом, который отчасти, — правда, в малой степени, потому что в нем нет записей непосредственных переживаний, - может заменить воспоминания тогдашнего пролетарского деятеля.
Сообщение о Люксембургской комиссии мы взяли у председателя комиссии, Луи Блана****. Останавливаться здесь на его характеристике надобности. Читатель найдет достаточно данных о нем у Маркса (во «Введении»), а также на предыдущих страницах нашего предисловия и его биографии в «Указателе имен», в конце книги. Главу о национальных мастерских мы взяли из книги, выпущенной осенью 1848 года их директором Эмилем Тома под названием «История национальных мастерских» (Emile Thomas, «Histoire des ateliers nationaux»). Этот молодой инженер и преподаватель, при содействии которого Мари, Гарнье-Пажес, Марраст и Бюшез рассчитывали превратить национальные мастерские в армию против социалистов и рабочего класса и который, как можно предполагать, скорее склонен был предоставить эту армию в распоряжение Бонапарта, сильно усердствовал в исполнении той гнусной роли, которая ему была поручена. Но когда он внезапна и грубо был снят со своего поста и даже насильно вывезен из Парижа, и все его надежды использовать национальные мастерские рухнули, он отомстил отвернувшимся от него вчерашним покровителям и напечатал свою книгу, в которой с документами в руках подробно рассказывает, как уже через несколько дней после учреждения Центрального бюро национальных мастерских последнее мешало рабочим мастерских присоединиться к манифестации, направленной против демонстрации «медвежьих шапок», какие средства пускало в ход это бюро, чтобы помешать рабочим пойти 10 апреля на Марсово поле, к каким обманам прибегало оно, чтобы не дать рабочим голосовать за рабочие списки на выборах в Национальное собрание, с какими полицейскими целями организовало оно при участии и под покровительством министра Мари и парижской мэрии специальный клуб национальных мастерских. Все эти разоблачения становятся особенно эффектными, если их сопоставить о докладом следственной комиссии Национального собрания, в котором утверждается, что национальные мастерские и их клуб были в руках Люксембургской комиссии орудием мятежа и разрушения.
Для июньских дней у нас большого выбора не было. Буржуазные деятели в своих мемуарах и повествованиях уделяют мало места этому решающему моменту революции 1848 года. Пришлось остановиться на Ипполите Кастиле, который в своей «Истории Второй республики» посвятил особую главу подробному изложению июньских боев и впоследствии выпустил эту главу отдельной книжкой под названием «Июньская бойня 1848 года» («Les massacres de juin 1848»). Кастиль выдвинулся 40-х годах своими злыми, талантливыми памфлетами на деятелей Июльской монархии и числился левым республиканцем, с уклоном в сторону социализма. Еще раньше он составил себе имя в качестве талантливого беллетриста. В 1848 году, почуяв, что ветер дует в сторону Бонапарта, он стал бонапартистом и, в качестве такового, мог позволить себе — до известной степени — говорить правду об июньской бойне, громя таким образом республику, подобно тому как матерый легитимист Ларошжаклен поддерживал в феврале республиканцев, чтобы вернее содействовать низвержению «узурпаторской» династии Орлеанов. Однако в ряде случаев Кастиль не решается договаривать до конца, и тогда мы дополняем его в комментариях данными из других источников, используя для этого вышедшую в 1880 году книжку Виктора Марука «Июнь 1848 года» (Victor Marouck, «Juin 1848»), в которой собран — в агитационной форме — обширный и разносторонний материал об июньских днях.
Об июньской бойне мы даем еще две главы из «Мемуаров» Токвиля. Записи этого ученого аристократа-государствоведа, «обожавшего», по его словам, свободу, чрезвычайно характерны. Сперва, когда надвинулась гражданская война, ему становится жутко, и он голосует против осадного положения. Но же на следующий день верх берет холодная ненависть богатого собственника к рабочему классу, осмелившемуся требовать права на существование. Он считает уже свое вчерашнее голосование непростительной ошибкой, он боится, что борьба затянется, а если затянется, то может еще, пожалуй, принести победу мятежникам, — и он желает уже беспощадного применения артиллерии. Еще через день он, впрочем, успокаивается. В Париж хлынули из многих департаментов крестьяне, и, между прочим, крестьяне из Бретани во главе со своими помещиками, издавна пылавшие ненавистью к мятежному Парижу. И тут разыгрывается назидательная сцена. Во главе одного из отрядов Токвиль видит своего родственника, крупного бретанского помещика. Когда он его приглашает к себе обедать, помещик отвечает: «Эти люди (т.е. находящиеся под его командой крестьяне) знают, что в случае победы мятежников он рискует потерять гораздо больше, чем они, — поэтому он должен остаться c ними, на их бивуаке, и разделить с ними их сухой походный хлеб». Этот наплыв в Париж крестьян, примчавшихся защищать собственность во главе со своими помещиками, выпуклее, чем в других мемуарах, отмечается у Токвиля — и уже по одному этому его «Мемуары» заслуживают внимания.
Выше мы уже охарактеризовали содержание помещаемой нами главы об июньских днях из «Исповеди революционера» Прудона. Эта глава лишний раз подчеркивает, до какой степени был одинок в своей борьбе рабочий класс, как далеки были от всего, чем жил пролетариат в те месяцы, мелкобуржуазные революционеры и социалисты.
В главе «После поражения» мы группируем несколько отрывков из книги Луи Менара о расправах с побежденными повстанцами. Мы дополняем их в комментариях данными из других источников.
В заключение мы даем одну статью Маркса и две статьи Энгельса из «Новой Рейнской газеты», в которых содержится общая оценка июньского восстания и оценка военных действий повстанцев.
Е. Смирнов
Примечания Е.Смирнова
* Этот договор впервые опубликован был в 1926 году в «Бюллетене Института Маркса и Энгельса», № 1.
** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VLLI, изд. Института Маркса и Энгельса.
*** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VIII, стр.305. Рецензия Маркса на книги двух провокаторов: Шеню и де ла Одда.
**** Частью из его «Страниц истории Февральской революции 1848 г.», частью из его двухтомной «Истории революции 1848 г.».
«Pays legal» — законная страна или, точнее, признаваемая законом страна, — так называли цензитарные слои населения, т.е крупную буржуазию и крупных землевладельцев, которые удовлетворяли установленному законом высокому имущественному цензу и одни только пользовались правом выбора представителей в законодательные учреждения страны. Таких избирателей было на всю Францию всего только 220 тысяч. Все остальное население страны было бесправно.
«National» («Насиональ») — газета, основанная в начале 1830 г., при участии Тьера, Минье, Карреля и др. Играла видную роль в Революции 1830 года. В дальнейшем проделала ту же эволюцию, которую проделала буржуазия - либеральная и республиканская в борьбе с Гизо, стала реакционной после Февральской революции.
«Gazette de France» («Французская газета») — старейшая во Франции газета, начавшая выходить под названием просто «Gazette» 1 мая 1631 года, под редакцией «патриарха» Французских журналистов Теофраста Ренодо. В ней сотрудничали, между прочим, король Людовик XIII и всемогущий Ришелье, и сравнительно недавно найденные рукописи Людовика XIII показывают что Теофраст Ренодо бесцеремонно сокращал и исправлял статьи и корреспонденции своего высокопоставленного сотрудника. «Французская газета» существует и поныне в качестве органа роялистов.
«Moniteur» («Вестник») — официальный орган французских правительств с VIII года революционного летоисчисления (начавшегося с 22 сентября 1792 года) до 1869 года. Вместо него стал выходить «Journal officiel».
«Сентябрьские законы». Когда рабочий класс и мелкая буржуазия увидели, как нагло их обманула финансовая и крупная промышленная буржуазия, захватившая всю власть в свои руки после революции 1830 года, страна покрылась сетью тайных обществ и произошел ряд восстаний. Правительство Луи-Филиппа ответило на это в 1834 году изданием закона об ассоциациях, которым имелось в виду отчасти совсем их уничтожить, отчасти подчинить их своему контролю, а позже, в сентябре того же года, издан был ряд постановлений, сильно ухудшивших положение печати; для того же, чтобы, по возможности, монополизировать ежедневные газеты в руках крупной буржуазии, их обязали вносить залог в сто тысяч франков, причем ответственный редактор газеты должен был владеть по крайней мере третьей частью залога. Новые законы должны были, как открыто заявляли министры, совершенно уничтожить печать карлистов (сторонников низложенного Карла X) и республиканцев. Смысл новых законов Гизо формулировал следующим образом: «Всеобщее и предупредительное устрашение — такова главная цель карательных законов. Нужно, чтобы все боялись, чтобы все опасались общества и его законов. Нужно глубокое и постоянное сознание, что существует верховная власть, всегда способная схватить и наказать... Кто ничего не боится, тот ничему не подчиняется». Сентябрьские законы далеко оставили за собою даже реакционные законы (ордоннансы) свергнутого в 1830 году Карла X.
«La Reforme» («Реформа») — газета радикально настроенной мелкой буржуазии, основанная в 1843 году Ледрю-Ролленом, Годфруа Кавеньяком и Флоконом (последний был ее главным редактором). Газета ставила себе целью низвержение династии Орлеанов и установление демократической республики Она насчитывала среди своих главных сотрудников Франсуа и Этьена Араго, Паскаля Дюпра, Динара и Луи Блана, который незадолго до Февральской революции провел на редакционном заседании радикальную программу с сильным социалистическим уклоном.
«Le Constitutionnel» («Конституционалист») — газета, основанная в 1815 году. Либеральная при Реставраций, не раз подвергалась преследованиям и участвовала в подготовке революции 1830 г. После Июльской революции стала правительственной газетой и захирела. С 1844 года под редакцией д-ра Верона перешла на сторону династической оппозиции. В 1848 году — реакционный орган, выдумывавший всякие небылицы против рабочих, особенно в июньские дни. В 1849 г. газета переметнулась к бонапартистам.
«La Republique» («Республика») — первая новая газета, выпущенная после Февральской революции Эженом Барестом и рассчитанная на массового читателя. Продавалась по пяти сантимов (впервые в газетном мире по такой дешевой цене) и имела большое распространение. Газета без определенного, устойчивого направления, но с социалистическим уклоном. Просуществовала до переворота 2 декабря.
Но начнем все-таки с общей международной обстановки:
Алексей Леонтьевич Нарочницкий
Международные отношения от Февральской революции до лета 1848 г.
В сб. «К СТОЛЕТИЮ РЕВОЛЮЦИИ 1848 ГОДА» под ред. проф. Б.Ф.Поршнева и доц. Л.А.Бендриковой. Второе издание. М.: изд-во МГУ. 1949
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НАКАНУНЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Революции 1848 г. и подрыв «Венской системы»
Царизм и Пруссия накануне революции 1848 года
Кризис внешней политики июльской монархии накануне революции
Внешняя политика Англии в Европе накануне Февральской революции. Дипломатия Пальмерстона
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ во ВРЕМЯ ФЕВРАЛЬСКОЙ и МАРТОВСКИХ РЕВОЛЮЦИЙ 1848 года
Внешняя политика Временного правительства во Франции в феврале-мае 1848 г.
Европейские правительства и Февральская революция
Вторая республика и Николай I после мартовских революций в Австрии и Пруссии. Польский и шлезвиг-голштинский вопросы и европейские правительства от марта до июля 1848 г.
=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=
Итак, в нашей библиотеке теперь сформирован новый раздел - "ВЕСНА НАРОДОВ": европейские революции 1848 года
Итоги вахты:
Ф.Потемкин. Июльская монархия во Франции (1830—1848 гг.)
Л.Бендрикова. Экономический кризис и рабочее движение накануне Февральской революции во Франции
Р.Авербух. Рабочее движение в Вене в августе 1848 года
Революция 1848 года: статьи, письма, стихотворения К.Маркса, Ф.Энгельса, Ф.Фрейлиграта, Г.Гейне, Г.Гервега, М.Бакунина, Ж.Ренара, Ф.Лассаля, Ф.Меринга, П.Фрелиха Перевод с немецкого и предисловие Н.Н.Попова
Е.Степанова. Маркс и Энегльс в первые месяцы революции 1848—1849 годов
Т.Ойзерман. Развитие марксистской теории на опыте революции 1848 года
Находка гражданки Березовый сок: <>a href="www.ohio.edu/chastain/contents.htm"англоязычная энциклопедия революции 1848 года
С.Сказкин. Сорок восьмой год во Франции (февраль-июнь)
М.Айзенштат. Революция 1848 г. во Франции. История Франции 1-ой половины XIX века
А.Молок. Июньские дни 1848 года в Париже
Ш.Шмидт. Июньские дни 1848 года
Марк Вилье. Женские клубы и легионы амазонок. Главы VIII-X. 1848 год. Борм и везувианки. Феминистское движение. Г-жа Нибуайе и Общество женского голоса. Женский клуб
А.Иоаннисян. Революция 1848 года во Франции и коммунизм
Л.Бендрикова. Французская историография революции 1848—1849 гг. во Франции (1848-1968)
находка гражданки Березовый сок: англоязычная энциклопедия революции 1848 года
@темы: Великая французская революция, АРТеФАКТическое/иллюстрации, новые публикации, полезные ссылки
-
-
23.06.2010 в 20:14Давайте послушаем еще и историка, специально занимавшегося этим периодом, -
Любовь Авксентьевна Бендрикова
Экономический кризис и рабочее движение накануне Февральской революции во Франции
В сб. «К СТОЛЕТИЮ РЕВОЛЮЦИИ 1848 ГОДА» под ред. проф. Б.Ф.Поршнева и доц. Л.А.Бендриковой. Второе издание. М.: изд-во МГУ. 1949
-
-
25.06.2010 в 06:45"«Луи Блан, выброшенный из состава временного правительства, изгнанный из Люксембурга и став в виду самого факта подобного преследования идолом и красноречивым Мазаниелло двух или трехсот тысяч праздных и фанатизированных парижских рабочих, был бы гораздо более опасным элементом беспорядка, чем Луи Блан, проповедующий в Люксембурге, сдерживаемый своей солидарностью с правительством и сдерживающий рабочие массы в фантастическом кругу, из которого он им не давал выбраться. " (сам сознался, однако)
Никогда не любил Ламартина. но все-тки не думал, что он настолько гадина...
-
-
25.06.2010 в 06:54Евгения Акимовна СТЕПАНОВА
МАРКС И ЭНГЕЛЬС В ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ РЕВОЛЮЦИИ 1848—1849 годов
В сб. «К СТОЛЕТИЮ РЕВОЛЮЦИИ 1848 ГОДА» под ред. проф. Б.Ф.Поршнева и доц. Л.А.Бендриковой. Второе издание. М.: изд-во МГУ. 1949
Маркс и Энгельс в Брюсселе
Маркс и Энгельс в Париже
«Требования Коммунистической партии в Германии»
Приезд Маркса и Энгельса в Кёльн. Основание «Новой Рейнской газеты»
Политическая платформа «Новой Рейнской газеты»
Борьба «Новой Рейнской газеты» против иллюзий мелкобуржуазной демократии
Критика предательской политики немецкой буржуазии
Борьба «Новой Рейнской газеты» против национального гнета
Критика Франкфуртского и Берлинского национальных собраний. Борьба «Новой Рейнской газеты» за революционную диктатуру народа
Тактика Маркса и Энгельса по отношению к демократам. Вступление в Кёльнское демократическое общество
Маркс и Готшальк
Маркс и Стефан Борн
-
-
25.06.2010 в 15:11Синяя блуза это-то как раз, по-моему, предсказуемо и очевидно. "Эмо", в т.ч. "поэты" - они часто кажутся и стараются показаться "не от мира сего", но в деле интриг и пакостей себя чувствуют как рыбы в воде.
-
-
25.06.2010 в 15:15Предлагаемый сборник статей и материалов, относящихся к революции 1848-49 гг. в Средней Европе, должен был выйти в издании Германской Коммунистической партии. События прошлой осени в Германии, повлекшие за собой переход партии на нелегальное положение, задержали выход сборника в Германии. Но он имеет громадный интерес не только для немецких читателей. У нас еще нет такой книги, которая при небольшом размере сумела бы так хорошо передать дух эпохи 48-49-го годов, как эта небольшая хрестоматия, составленная для немецких рабочих. (из предисловия переводчика)
РЕВОЛЮЦИЯ 1848 года
статьи, письма, стихотворения
Перевод с немецкого и предисловие Н.Н.Попова
М.: государственное издательство. 1924. 130 с.
Предисловие
Из манифеста Коммунистической партии
Требования Коммунистической партии в Германии
Прокламация левой группы учредительного собрания
Из обращения Центрального Комитета к Союзу Коммунистов
Так называемому германскому королю в Берлине
Величайший негодяй Германии
1848 год
Баденский поход
Жорж Ренар [с этим гражданином вы еще встретитесь в монографии Л.Бендриковой]
Февральская революция в Париже
Мартовские бои в Берлине
Михаил Александрович Бакунин, письма к Георгу Гервегу (апрель, лето, декабрь 1848 г.)
Воззвание мертвых к живым
Вена
Пассивное сопротивление
Позор прусской юстиции
Карл Генрих Маркс
Июньский бой парижского пролетариата
Воззвание демократического конгресса
Новый 1849 год
Фридрих Энгельс
Июньский бой в Париже
Маркс и "Новая Рейнская Газета"
Рейнская Пруссия
Генрих Гейне
Кобес I
Михель после марта
Карл Август Реккель (1.12.1814 — 18.06.1876)
Женщины во время революции
Кампания за имперскую конституцию
Павел Фрёлих (7.08.1884 — 16.03.1953)
Германская с.-д. и революция 1848 года
18-е марта 1873 года
-
-
29.06.2010 в 14:31Ламартин и
или "История Национальных мастерских"
Лишить нас симпатии народа пытались тщетно, а чтобы сделать нас ненавистными в глазах буржуазии, приписали Люксембургу создание национальных мастерских, — новая гнусная ложь, которой не поверит никто из тех, кто читал мои произведения, но которую считали возможным использовать, преподнося ее людям невежественным.
5 июля 1848 г. Франсуа Араго, бывший член временного правительства, предстал пред следственной комиссией, и на вопрос о национальных мастерских он ответил: «организацией национальных мастерских занимался г-н Мари».
И действительно, Мари организовал эти мастерские, управление которыми было им поручено некоему Эмилю Тома, забавному субъекту, вульгарному сокрушителю идей, которых он не способен был понять, и не перестававшему нападать на меня. И вот этот Тома в своем показании от 28 июля 1848 г. сказал: «Мне никогда не приходилось говорить с Луи Бланом, я с ним не знаком». И затем он прибавил: «В то время как я заведывал мастерскими, я виделся с Мари каждый день, часто даже два раза в день; один только раз я встретился с Ламартином, но никогда не встречался ни с Ледрю-Ролленом, ни с Луи Бланом, ни с Флоконом, ни с Альбером».
В своем показании от 28 июля 1848 г. директор национальных мастерских уже сказал: «Я всегда действовал вместе с парижской мэрией, борясь против влияния Ледрю-Роллена, Флокона и других. Я был в открытой вражде с Люксембургом и открыто боролся с влиянием Луи Блана».
Известно, в какой мере г.Мари был враждебен моим воззрениям, с какой горячностью он тайно стремился их побороть. Каким же образом можно после этого допустить, чтобы он сам употреблял государственные средства для их применения? И действительно, трудно представить себе нечто более противоположное индустриальному режиму, развитому в «Организации труда», чем режим национальных мастерских, которыми управлял Эмиль Тома под ответственностью Мари.
Социальные мастерские, в том виде, в каком я их предложил, должны были группировать рабочих одной и той же профессии.
Национальные мастерские, управляемые г-ном Мари, набирали без разбора рабочих всех профессий, которых заставляли производить одну и ту же работу.
В социальных мастерских, предложенных мною, рабочие должны были работать при денежном участии государства, но за свой собственный счет, с целью извлекать общую выгоду, т.е. со страстью личной заинтересованности в соединении с мощью ассоциации и с честолюбием организации.
В национальных мастерских, управлявшихся г-ном Мари, государство участвовало лишь как предприниматель, а рабочие являлись лишь наемниками. И так как в них велась только работа бесплодная, издевательская, к которой большинство рабочих оказывалось совершенно неспособными, участие государства сводилось лишь к бесполезной трате денег, жалованье служащим являлось лишь премией лености, а заработная плата — скрытой милостыней.
Социальные мастерские, предложенные мною, являлись семьями работников, объединенных узами самой тесной солидарности, семьями, заинтересованными в производительности своего труда и, следовательно, в его выгодности.
Национальные мастерские, управлявшиеся г-ном Мари, были лишь бестолковым сборищем пролетариев, которых только кормили, не умея их производительно занять, и которые должны были жить без какой-либо связи между собою, кроме военной организации, с начальниками, которых называли странным и характерным именем: бригадиры!
=-=-=
Не подлежит сомнению, что в центральной администрации национальных мастерских было больше служащих, чем нужно было для выполнения текущих работ. Но, нужно сказать, меня на каждом шагу забрасывали просьбами о работе, поддержанными рекомендациями, значительная часть которых являлась приказами, ибо они исходили от моих начальников. Целые толпы старых республиканцев, февральских бойцов, друзей и товарищей чиновников, направлялись ко мне со всех сторон, и на всякое мое возражение, что у меня и без того слишком много народа, мне отвечали: «Постарайтесь устроить этих людей, мы обязаны им услужить, мы не можем их оставить умирать с голоду, и у нас нет никакой работы для них. Их нельзя зачислить в списки безработных рабочих, не вызвав всеобщего недовольства, — постарайтесь создать для них какие-нибудь новые должности».
Мари ...прислал мне приказ, и я охотно ему подчинился и создал для этих людей должности выплачивающих агентов, обязанности которых состояли в наблюдении за расходованием сумм в каждой бригаде по повседневной выдаче заработной платы и по наблюдению за физическим и моральным положением рабочих у себя на дому.
У нас и без того хлопот полон рот, чтобы заставить Луи Блана довольствоваться своими речами и не давать ему перейти к действиям. Пытаться сделать больше было бы неблагоразумно.
Луи Блан
ЛЮКСЕМБУРГСКАЯ КОМИССИЯ
Эмиль Тома
(1822 - 1880)
НАЦИОНАЛЬНЫЕ МАСТЕРСКИЕ
-
-
29.06.2010 в 14:34там есть справки по персонажам
-
-
29.06.2010 в 15:08-
-
30.06.2010 в 10:51Между прочим, заметили ли вы, граждане коллеги, что Тьер предлагал, в бытность свою в течение получаса министром луи-Филиппа, в точности то самое средство, которое он осуществил в 1871 году, - бежать из Парижа и сформировать правительство в Бордо, подготовить подвижную гвардию и атаковать Париж?.. Как там Маркс говорит, история повторяется однажды в виде трагедии, другой раз в виде фарса. Это неверно - повторяется и в виде трагедии. Но повторяется.
-
-
30.06.2010 в 10:52Могли б еще молиться, - за Вену был бы стон!
Но все мы разучились твердить молитв обряд, -
Для нас лишь те достойны, кто, не склонясь, стоят!
Те руки нам милее, что меч и штык несут!
И те уста священней, что гимны битв поют!
К чему скулить покорно? Мужчины в горны битв!
В кулак сжимайте руки не для пустых молитв!
Молитвенные позы утратили свой вес, -
Сжимайте левой ножны, а правою эфес.
Хватайте левой крепко рабов и подлецов,
Клинок взметайте правой - и каждый будь готов!
Восстанье великанов, могучая борьба
За Вену только это - достойная борьба!
Германия, восстань же! Но не туда твой взгляд,
Где в красном доломане летит стремглав кроат,
Где берега Дуная трясутся от копыт,
Где на собор Стефана атаки дым летит,
Где из мортир славянских брандкугелей пожар, -
Нет, не туда, германец, ты направляй удар!
Нет, не туда на помощь, на выручку иди, -
Спасая Вену, дома на площадь выходи!
Очисть от хлама дом свой! И защищай его!
Чтоб Елачича сбросить, сбрось прежде своего!
На севере ударишь, до юга донесет;
Пусть наш склонится Ольмюц, и Ольмюц вслед падет.
Уж осень наступила, за ней идет зима!
Германия, восстань же! Возьмись за ум сама!
Грохочут паровозы, стрекочет телеграф,
А ты покорно дремлешь и не бежишь стремглав!
Дерется Вена на смерть, - ты, как скала, стоишь,
Лишь жалостное "браво!" трусливо ей кричишь!
Фрейлиграт
-
-
30.06.2010 в 10:55Ревекка Абрамовна Авербух
Рабочее движение в Вене в августе 1848 года
В сб. «К СТОЛЕТИЮ РЕВОЛЮЦИИ 1848 ГОДА» под ред. проф. Б.Ф.Поршнева и доц. Л.А.Бендриковой. Второе издание. М.: изд-во МГУ. 1949
-
-
30.06.2010 в 15:04ДАЛТОН-ПЛАН В РУССКОЙ ШКОЛЕ
Под редакцией И.С.Симонова и Н.В.Чехова. Вып.II. (Год работы по Далтон-плану в трудовой школе II-й ступени). Цена 1 р. 70 коп.
ИЗ ОТЗЫВОВ ПЕЧАТИ:
«Книжка чрезвычайно ценная и полезная, т.к. содержит массу серьезного материала, как результата практической проработки и проведения в жизнь очень интересного новшества в области педагогической мысли в русской школе» («Просвещенец», № 17, 1925 г.).
«Познакомиться с опытом Ленинградских педагогов школы № 98 следует всем нашим учителям II-й ступени. («Вопросы Просвещения», Ростов-на-Дону, № 2, 1926 г.)
«Рассматриваемая книга интересна и ценна тем, что она рассказывает об опыте всей школы и о всей ее работе, взятой в целом» («Вопросы Просвещения», Тверь, № 4, 1926 г.).
«Книга должна послужить образцом для расширения и углубления работы в этом направлении... Материал изложен доступно, читается легко и с большим интересом... Все типы школ, проводящих в жизнь Далтон-план, найдут в ней ценные указания» («Коммунистическое Просвещение», № 6, 1925 г.)
«В общем, перед нами живая и бодрая картина школы, начиная с внешней обстановки кончая внутри сущностью системы...» («Путь школы», № 4, 1925 г.)
Серия книжек под общим заглавием: «Рабочая библиотека по Далтон-плану» обязана своим происхождением тем затруднениям, с которыми встретилась группа преподавателей Рабфака имени Бухарина в Москве при подборе литературы, пригодной для слушателей Рабфака в проработке курса истории классовой борьбы. Оказалось, что нет никаких книг, которые коротко и просто излагали бы исторический материал в наиболее важных темах курса.
Правда, в последнее время выходит много различных хрестоматий по истории классовой борьбы в России и в Западной Европе. Кроме статистического материала и документов эпохи, они содержат по большей части выдержки из работ Покровского, Рожкова, Туган-Барановского, Маркса, Энгельса, Ленина и др., — выдержки интересные и содержательные, но написанные подчас недоступным для малоподготовленного читателя языком и несвязанные одна с другою общей нитью. А между тем, всякое непонятное слово, не совсем оправданный переход мысли представляет для такого читателя огромные, трудности. Кроме того, эти книги неудобны своими размерами, давая материал на нескольких сотнях страниц, а иногда и не в одном томе, в то время как важно выбрать немногое, наиболее существенное, чтобы не перегружать читателя. Выбор соответственного материала из этих книг весьма труден. Приходится выбирать несколько отрывков, выбрасывая остальное, как балласт, хотя бы там и был вкраплен ценный материал.
Наши книжки идут другим путем. Мы в основу кладем цельную, самостоятельную статью, по возможности избегая слов и выражений, которые могли бы составить препятствие в работе, или же объясняя такие слова. В статью вкраплены в небольшом количестве материалы, статистические данные, выборки из современников, которые должны давать более отчетливое представление о тех моментах, которые затронуты в статье. Книжка рассчитана на читателя, ищущего серьезного содержания, но в незамысловатой форме.
Как помню, мы тоже учились по похожему методу. У нас были хрестоматии по всем, практически, предметам, включая историю. Как правильно говорит мистер Marty Larny, это было очень полезное новаторство советской исторической школы. Я вот жалею, что сейчас преподают в школе - вообще беспредметно, с историческими источниками работать не учат совсем.
БИБЛИОТЕКА ДЛЯ РАБОТЫ ПО ДАЛТОН-ПЛАНУ
Лабораторный метод в применении к истории классов борьбы
под редакцией К. В. СИВКОВА
М. М. АЙЗЕНШТАТ
РЕВОЛЮЦИЯ 1848 г. ВО ФРАНЦИИ
История Франции 1-ой половины XIX века
Л.: ИЗДАТЕЛЬСТВО «БРОКГАУЗ-ЕФРОН». 1927
Излагая историю революции 1848 г. во Франции, мы начали свое изложение с 1815 г., полагая, что иначе связь событий была бы неясна. Особенное внимание мы обращали на изложение экономической истории и потому Июльская монархия занимает почти половину книги.
Мы считали необходимым вкратце коснуться французского утопического социализма, хотя и сознаем, что усвоение его по столь краткому материалу представляет большие трудности.
Особенно много материалов взято нами из произведений трех современников 1848 г., наблюдавших события вблизи: Токвиля, тонко разбирающегося в классовых противоречиях и учитывающего их в пользу буржуазии, Герцена, которого впечатления от французской революции 1848 г. оттолкнули от европейской культуры и привели к народническому социализму, и Маркса, который разбирает французские события 1848 г. с точки зрения их классового содержания и интересов пролетариата.
Вопросы, на которые надо найти ответы. ИМХО, все логично, последовательно.
I. Реставрация и Июльская монархия.
1. Какие причины привели к восстановлению во Франции в 1815 г. королевской власти?
2. Какие классы господствовали во время Реставрации и как было организовано управление страной?
3. Кем была произведена революция в 1830 г. и кто завладел властью?
4. Почему во Франции после Июльской революции не была установлена республика?
5. Каким классам принадлежала власть во время Июльской монархии и как они использовали свою близость к правительству?
6. Какова была таможенная политика Июльской монархии и как она отражалась на развитии французской промышленности?
7. Из чего можно заключить о росте торговли и промышленности во Франции в 1815—1848 г.г.?
8. Каков был по своему составу рабочий класс Франции этого периода?
9. В каком положении находилось сельское хозяйство и крестьянство перед 1848 годом?
10. В чем состоят главные идеи французских социалистов 30-х—40-х годов и почему их называют утопистами?
11. Каково было в это время положение промышленной и мелкой буржуазии и почему эти группы находились в оппозиции?
II. Февральская революция
1. Как произошла февральская революция и почему она привела к республике?
2. Как составилось Временное Правительство и чьи интересы оно представляло?
3. Что было сделано для рабочего класса в феврале и марте 1848 г.?
4. Почему социалистические попытки рабочего класса были обречены на неудачу?
5. Какие меры принимало Временное Правительство в отношении крестьян и как крестьяне относились к революции?
6. Кого послала Франция в Учредительное Собрание?
7. Как относились парижские народные массы к Учредительному Собранию и чего они добивались 15 мая?
8. Какие причины вызвали июньское восстание?
9. Какие выводы из июньского восстания делают Маркс и Токвиль?
10. К кому переходит власть после июня и какие меры принимает новое правительство?
11. Какую конституцию выработало Учредительное Собрание?
12. Кто избрал президентом Луи-Наполеона?
13. Какие уроки вынес рабочий класс из революции 1848 г. во Франции (Самостоятельные выводы на основании всего проработанного материала).
ОГЛАВЛЕНИЕ
I. Реставрация и Июльская революция
II. Июльская монархия.
а) Торговля и промышленность
Железнодорожное строительство Июльской монархии
Государственные финансы и спекуляция во время Июльской монархии
б) Сельское хозяйство и крестьянство
Задолженность французского крестьянства
в) Утопический социализм и рабочее движение 30-х и 40-х годов
III. Положение отдельных классов и их настроение перед 1848 г.
IV. Февральская революция
а) Образование Временного правительства
б) Мероприятия Временного правительств в пользу рабочих.
в) Отношение к революции буржуазии и крестьянства
Крестьянство и 45-сантимный налог
Париж и провинция
V. Учредительное собрание и Июньские дни
Из какого классового источника приходят и «придут» Кавеньяки
VI. Конституция 1848 г. и Луи-Наполеон Бонапарт
Противоречия конституции 1848 г.
p.s. "В этот период земля для большинства населения служит единственным верным помещением капитала: землю покупает и буржуа, который не привык еще покупать акций железных дорог и других предприятий, и которому земля дает вес в обществе и право быть избранным в парламент." Специально выписал, к той дискуссии о марксизме, точней, к той теме, где говорилось о столкновении интересов классов, и почему при капитализме "земельный вопрос" остается актуальным.
-
-
30.06.2010 в 21:44Георг Гервег в Литературной энциклопедии.
Есть книга: Т.С.Николаева, Поэзия немецкой революции 1848 года. Изд. Саратовского университета, 1961. 164 стр. Она может быть интересна?
-
-
30.06.2010 в 22:53С-Нежана конечно!
Еще что относится к немецкой и австрийской литературе того времени:
словарная статья З.Венгеровой о Фрейлиграте (почему-то на ФЭБ ее нет, а в вики есть)
немецкая литература 1830—1848 гг. (ЛЭ)
С.Тураев. НЕМЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА ОТ РЕВОЛЮЦИИ 1848—1849 гг. ДО ОБЪЕДИНЕНИЯ ГЕРМАНИИ
его же. АВСТРИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА, перв.пол. 19 в.
-
-
01.07.2010 в 10:30правильно выписали, синьор Nevile. Без этого действительно непонятно, ради чего и почему все эти внутри формационные революции 19 века.
-
-
01.07.2010 в 10:41Эпизод в Шато д'О (февраль 1848)
Народ в Тюильри (февраль 1848)
Не знаю точно, что это за вселенская демонстрация...
В защиту Польши и против "медвежьих шапок"
Дело было в Германии
-
-
01.07.2010 в 12:24КУЛЬТУРНО-БЫТОВЫЕ ОЧЕРКИ ПО МИРОВОЙ ИСТОРИИ
СЕРИЯ Б. ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ. № 7
Под редакцией В.К.Никольского и приват-доцента А.А.Сидорова
Сергей Данилович Сказкин
СОРОК ВОСЬМОЙ ГОД во ФРАНЦИИ
(февраль-июнь)
М.: книгоиздательство «Практические знания». 1918
I. Франция перед революцией 1848 года
II. Революционные дни. 22-24 февраля
22 февраля. Да здравствует реформа! Долой Гизо!
23 февраля. День национальной гвардии
24 февраля. Да здравствует республика!
III. Первые дни республики. Временное правительство. Луи Блан
IV. Право на труд. Организация труда. Национальные мастерские. Люксембургская комиссия. Финансовые меры правительства
V. Март и апрель 1848. Медвежьи шапки и рабочие картузы. Победа или поражение? Буржуазия идет в наступление
VI. Учредительное собрание. Франция побеждает Париж. 15 мая. Новое поражение пролетариев
VII. Июньские дни. Конец революции
VIII. Итоги революции
Старая орфография, поэтому текст не распознан.
-
-
01.07.2010 в 12:29"Христианский социализм" (плакат, мне кажется, более позднего времени?)
Предвыборный плакат социалистов-демократов (Лагранж, Распайль, Прудон, Луи Блан, Ледрю-Роллен, Барбес, Пьер Леру, Коссидьер)
"Гора" 1848 года
-
-
01.07.2010 в 20:06Мистер Nevile, без всяких скидок "на время", методически в этой книжечке все верно. И представлены точки зрения современников с разных сторон баррикады.
-
-
01.07.2010 в 20:24Что касается Ламартина. Почему-то он мне изрядно напоминает Лафайета. А на счет поэтов - записных интриганов - ха, да кто бы сомневался.
-
-
01.07.2010 в 20:32А Кавеньяк топал на него ногами и орал, что расстреляет.
Директор театра там и Жюль Симон отметился, и др.
Л.Блан. Мне не очень понятно, почему его так пинал Ленин. "Луиблановщина" - это ограниченность, конечно, но соглашательство, ИМХО, означает нечто иное. Тут же явно была трудная дилемма, про которую сам Л.Блан и рассказывает, и явно была подстава со стороны Временного правительства.
-
-
01.07.2010 в 20:52Проф. Александр Иванович МОЛОК
ИЮНЬСКИЕ ДНИ 1848 года в ПАРИЖЕ
Редактор М.А.Барг
М.: ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧЕБНО-ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР. 1948
Введение
Глава I. Франция тридцатых и сороковых годов
Глава II. К новой революции
Глава III. Революция 22—24 февраля 1848 года
Глава IV. Временное правительство
Глава V. Классовая борьба в марте и апреле 1848 года
Глава VI. Учредительное собрание и начало открытой реакции
Глава VII. Накануне решающей битвы
Глава VIII. Восстание 23—26 июня 1848 года
Глава IX. Белый террор
Глава X. Порядок царствует в Париже!
Глава XI. Отклики за границей
Глава XII. От Второй республики к Второй империи
Глава XIII. Уроки июньских дней
Литература
"Я посетил несколько мастерских в предместьи Сен-Марсо и увидел, что читают рабочие, самая здоровая часть низшего класса. Именно, я нашёл там несколько новых изданий речей старого Робеспьера, а также памфлетов Марата, изданных выпусками по 2 су, «Историю революции» Кабе, ядовитые пасквили Корменена, сочинение Буонарроти «Учение и заговор Бабефа»" (Гейне)
И кстати, в этой книжке, как и в других, ясно сказано, на какой стороне баррикад были люмпены - на правительственной, а не на стороне рабочих-повстанцев. Потому что именно из них формировалась подвижная гвардия, из которой Ламартин и Ко сделали себе щит.
См., например, у Герцена:
«После бойни, продолжавшейся четверо суток, наступила тишина и мир осадного положения; улицы были ещё оцеплены, редко-редко где-нибудь встречался экипаж (или человек); надменная национальная гвардия, с свирепой и тупой злобой на лице, берегла свои лавки, грозя штыком и прикладом; ликующие толпы пьяной мобили ходили по бульварам, распевая «Умереть за отечество»; мальчишки 16—17 лет хвастались кровью своих братии, запёкшейся на их руках; на них бросали цветы мещанки, выбегавшие из-за прилавка, чтобы приветствовать победителей. Кавеньяк возил с собой в коляске какого-то изверга, убившего десятки французов. Буржуазия торжествовала. А дома предместья св. Антония ещё дымились; стены, разбитые ядрами, обвалились; раскрытая внутренность комнат представляла каменные рамы; сломанная мебель тлела, куски разбитых зеркал мерцали. .. По бульварам стояли палатки, лошади глодали бережёные деревья Елисейских полей, на площади Согласия везде было сено, кирасирские латы, сёдла; в Тюльерийском саду солдаты у решётки варили суп...
Прошло ещё несколько дней, и Париж стал принимать обычный вид толпы праздношатающихся снова явились на бульварах; нарядные дамы ездили в колясках и кабриолетах смотреть развалины домов и следы отчаянного боя... Одни частые патрули и партии арестованных напоминали страшные дни».
Осерчалые лавочники и мобили забрались в чей-то погреб - гравюрка-то со-временная, 1850-х годов
-
-
01.07.2010 в 21:25Автор — видный французский архивист (по ссылке список его основных работ и качалка), несомненный знаток эпохи — сумел, на сравнительно немногих страницах и в довольно популярной форме, дать живую и достаточно полную картину восстания, проследить все перипетии уличной борьбы, кипевшей в Париже в течение четырех дней (23—26 июня).
Шарль Шмидт
(1872-1956)
ИЮНЬСКИЕ ДНИ 1848
Перевод с французского М.К.Гринвальд
Предисловие к русскому изданию А.И.Молока
Л.: Прибой. 1927
Предисловие
Введение
Глаза I. Пороховая бочка
II. Взрыв. Пятница 23 июня
III. Сражение субботы 24 июня
IV. Кровавый праздник Тела господня, 25 июня
V. Конец восстания
Заключение
Почему дрались на улицах Парижа всего несколько месяцев после того, как революция низвергла Луи-Филиппа и провозгласила республику?
Почему в июне 1848 г., как и в феврале того же года, Париж покрылся барикадами?
Почему либеральная буржуазия, сама толкавшая рабочих к первым барикадам, февральским, пришла в ужас, когда увидела, что рабочие самостоятельно строят новые баррикады — июньские?
Наконец, почему так часто и с такой горькой иронией утверждалось, будто февральская революция осуществилась в июне?
Восстание никогда не вспыхивает при ясном небе. Было бы странным заблуждением думать, что на следующий же день после "преждевременно рожденной" революции 24 февраля, когда народ низверг Луи-Филиппа и барикады были сняты, Париж сразу совершенно успокоился на радостях от победы.
Борьба отнюдь не была окончена, она только еще начиналась, и она должна была осуществить стремления к социальной реформе. Народ, прямолинейный в своей логике, ожидал результатов победы, которую он одержал. Напуганная этой победой буржуазия, конечно, хотела оставаться в пределах политической идеологии: она охотно приняла лозунг — демократическая республика, ведь за этим ничего не скрывалось, но она опасалась республики демократической и социальной, которая могла воплотиться в нечто весьма реальное.
И вот, пороховая бочка, опустошенная взрывом 24 февраля, заполняется вторично. В течение трех месяцев, последовавших за падением старого строя, подготовляется новый взрыв, который оказался в самом деле страшным, "самым сильным и необычайным за всю нашу историю".
Пишет Шмидт с чисто литературной точки зрения неплохо, образно, местами ядовито ("Министр делает им смотр, обращается к ним с напыщенной речью, льстит, как умеет льстить министр народу, которого он опасается, дает отеческие советы, в которых явно слышится паника"), местами - гневно.
Если говорить про повторения истории Директор театра
Тьер предлагал, в бытность свою в течение получаса министром луи-Филиппа, в точности то самое средство, которое он осуществил в 1871 году, - бежать из Парижа и сформировать правительство в Бордо, подготовить подвижную гвардию и атаковать Париж?.. Как там Маркс говорит, история повторяется однажды в виде трагедии, другой раз в виде фарса. Это неверно - повторяется и в виде трагедии. Но повторяется.
убийство архиепископа Парижа Аффра тоже совершенно аналогично убийству архиепископа в дни кровавой майской недели 1871 года. Тьеру не впервой.
-
-
01.07.2010 в 21:35атака Пантеона
бой на улице Пуасоньер
высылка тех, кого не расстреляли в июне
-
-
02.07.2010 в 11:08Луи Менар
ПОСЛЕ ПОРАЖЕНИЯ
Приведено по:
РЕВОЛЮЦИЯ 1848 ГОДА ВО ФРАНЦИИ (февраль—июнь)
в воспоминаниях участников и современников
Серия «ИНОСТРАННЫЕ МЕМУАРЫ, ДНЕВНИКИ, ПИСЬМА И МАТЕРИАЛЫ»
Подбор, перевод, статья и комментарии Е.Смирнова
Москва—Ленинград: ACADEMIA. 1934.
Национальным гвардейцам и солдатам устроили пышные похороны, а трупы рабочих были навалены на телеги, отвезены на кладбище и брошены в общую могилу. В то же время Национальное собрание всячески выражало мобилям признательность отечества, глава исполнительной власти собственноручно прицеплял им ордена, буржуазия шумно приветствовала их, женщины аристократии забрасывали их цветами и становились их маркитантками, входя в их бараки и казармы, ухаживая за ними, как некогда их матери ухаживали за казаками. Отметим к чести рода человеческого, что другие женщины приходили в то же время умолять Национальное собрание дать амнистию побежденным; их в Собрание не допускали.
С тех пор, как Кавеньяк решил пустить в ход армию, он хотел лишь ей одной предоставить честь победы. На следующий же день национальная гвардия была устранена с театра борьбы и размещена в постах, где ей приходилось иметь дело лишь c пленниками. И национальная гвардия, столь малочисленная в пятницу, c воскресенья стала стекаться на сбор. Помощник мэра 11-го округа приписывает это страху. Те, кто не появлялся в дни борьбы в рядах защитников порядка, т.е. почти все пролетарии, были обезоружены. Вновь пришедшие старались заставить забыть свою бездеятельность во время борьбы рвением, c которым они преследовали побежденных. Во множестве раздавались почетные кресты. После февраля народ не хотел никаких орденов. После июньских дней ордена раздавались в таком же большом количестве, как и в первый год царствования Луи-Филиппа, — последние, по крайней мере, не были платою за пролитую кровь. Повсюду организовалась своего рода реакционная полиция. Анонимные доносы, обыски в домах и аресты наполнили тюрьмы, частью опустевшие после казней предыдущих дней. Арестовано было приблизительно двенадцать тысяч человек. Арестовывали главным образом за передовые республиканские убеждения, а чаще всего по мотивам личной неприязни или даже для устранения торговых конкурентов. Аресты производились с беспримерными насилиями и сопровождались дикой бранью, оскорблениями и ударами ружейных прикладов. На улице Сухого дерева национальные гвардейцы арестовали одного мясника, потому что они, по их уверениям, видели его товарища на баррикадах. На Карусельской площади один человек, узнав своего приятеля в толпе пленных, хотел пожать ему руку, и офицер, под командованием которого уводили пленных, схватил его и присоединил к арестованным.
Пленники часто расстреливались в их собственных домах или тут же на улице. На улице Клош-Перш спасавшиеся инсургенты бросили свои ружья в отдушину подвала, в котором скрывался дряхлый дворник, — его схватили и расстреляли в его же дворе. На улице Сент-Катрин расстреляли лакея кафе, потому что в подвале кафе нашли ружье, сброшенное через отдушину. Один дворник, проводив мобильных гвардейцев по всем комнатам дома, в котором они хотели произвести обыск, был расстрелян потому, что мобили нашли его достаточно старым, чтобы умереть. В предместьи Тампля мобильный гвардеец застрелил у казармы национального гвардейца, возвращавшегося к себе домой из своего отряда, несмотря на свидетельство его товарищей, что он только что покинул их ряды. Расстрелы производились и на углу улицы Менильмонтан и улицы Сен-Дени. Во дворе тюрьмы Сен-Лазар было расстреляно около ста человек. Не было, вероятно, ни одной казармы, в которой не производились бы подобные избиения после победы: так, расстрелы производились в казарме Фуан, подле улицы Сен-Жак, в казарме на улице Гре, занятой республиканской гвардией. Один житель этой улицы, беседовавший о коме дантом казармы, воскликнул, услышав ружейный залп:
— Смотрите, — инсургенты, кажется, опять возвращаются.
Комендант ему ответил:
— Этих уже нечего опасаться.
В течение ночи этот житель не раз слышал и другие залпы. На углу улицы Матюрен-Сен-Жак пленники расстреливались мобильной гвардией в подвале разбираемого дома в присутвии нескольких национальных гвардейцев. Одному из последних удалось с опасностью для жизни спасти одного пленника; два других гвардейца схватили его и повели в казарму на улице Турнон; там окрыли дверь подвала, служившего тюрьмою, и оба гвардейца отскочили, когда на них хлынула волна удушливого воздуха, но пленник посмотрел на них с презрением и твердой поступью спустился в подвал.
Неподалеку оттуда, на улице Расина, одному капитану национальной гвардии удалось, взяв их за руки, спасти двух пленников, но когда он вывел их на середину улицы, оба пленника были силою вырваны из его рук другими национальными гвардейцами, один из которых свалил его ударом ружейного приклада. Подобный же факт произошел и на улице Матюрен: один национальный гвардеец сказал двум своим товарищам, ведшим пленника:
— Напрасно трудитесь, расстреляйте лучше эту сволочь.
И тотчас же мобиль выстрелил в упор в пленника. Но мы никогда не кончили бы, если бы хотели рассказывать обо всех таких отдельных убийствах, производившихся в каждом квартале. Люди, совершавшие эти преступления и хваставшие ими в первые дни, ныне прячут свои лица перед теми, которые имели счастье и мужество спасти некоторые их жертвы.
-
-
02.07.2010 в 11:09В предместьи Сен-Дени национальные гвардейцы из Понтуаза обстреляли роту парижских национальных гвардейцев, потому что большинство из них носили блузы.
Провинциальным национальным гвардейцам поручено было охранять Тюильрийский замок. Около тысячи пленников находились в узком подземельи расположенной на берегу реки террасы. Из всех пленников эти подвергались самым ужасным мукам. Им, правда, выдавали хлеб и воду, но в таком недостаточном количестве, что некоторые из них доходили до того, что пили свою собственную мочу. Зловонная и удушливая атмосфера, царившая в подвале, заставляла пленников подходить к отдушинам ловить струи чистого воздуха. Часовые расстреливали их сквозь отдушины. Один из пленников рассказывал, что был арестован, когда бежал за врачом для своей жены, у которой начались роды. Вспоминая, что оставил ее без всякой помощи, он воскликнул: «Господи, господи!» — и, опустив голову на руки, припал к отдушине. Раздался выстрел, пуля пробила ему голову, и мозг его забрызгал стену.
Раненые и умиравшие падали в смешанную с кровью и зачумленную грязь, доходившую до лодыжек арестованных. К ним привели одного старика, обливавшегося слезами и утверждавшего, что он вовсе не инсургент и что приехал он в Париж повидаться со своим сыном. В ответ на его жалобы один национальный гвардеец прострелил ему плечо, другой уложил его вторым выстрелом, а третий прикончил его пулей со словами: «Теперь я могу по крайней мере похвастать, что пристрелил воробья в его клетке». Труп убитого в продолжение двух часов пролежал на лестнице.
Несколько национальных гвардейцев хотели завладеть ключом от подвала, который находился в руках сторожа. Командир пехотного батальона воспротивился этому, пригрозив им, что в случае упорства, он двинет на них свой батальон. Они ушли. Но вечером, около одиннадцати часов, из подвала вывели двести пленников со словами: «Идите, друзья, подышите свежим воздухом». Известно, что означало это условное выражение. Их выводили группами по три человека под охраной четырех национальных гвардейцев с каждой стороны. Отряд направился к набережной через подъезд павильона Флоры, но, подойдя к мосту, он повернул налево вернулся на Карусельскую площадь через Оранжерейный подъезд. Когда он очутился между маячным фонарем и Нантским отелем, он остановился. Национальные гвардейцы отступили на несколько шагов, взяли ружья на изготовку и открыли огонь. Произошла невообразимая свалка. Пленники падали, и так как национальные гвардейцы продолжали стрелять в темноте, то некоторые гвардейцы оказались ранеными, несмотря на то, что приказано было стрелять с осторожностью.
Тотчас же забили тревогу, и одиннадцать соседних пстов выскочили с ружьями в руках. Солдаты морской гвардии, составлявшие один из этих постов, стали обстреливать отряд пленников и национальных гвардейцев. Те пленники, которые не в силах были подняться, были прикончены ударами штыков; другие пытались бежать, но у выходов выставлены были сторожевые посты, и у всех подъездов их встречали ружейными выстрелами. Некоторые из них сдались офицеру морской гвардии и, вопреки настояниям национальных гвардейцев, требовавших, чтобы их расстреляли, они были отведены в подвалы Национального дворца и в тот подвал, откуда они были взяты. Четверым из них удалось спрятаться в дровяном дворе, расположенном у Лувра, но когда наступил день, женщины донесли на них национальным гвардейцам, которые изрешетили их своими штыками. Расправа с ними продолжалась полчаса; они уже были мертвы, но их все еще продолжали колоть. На следующий день площадь посыпали песком, чтобы скрыть кровавые следы. Так как среди убитых были и национальные гвардейцы, то нельзя было скрыть эту бойню, как скрывали — или полагали, что скрывают — столько других кровавых расправ. Эту бойню приписали случайности — попытке устроить побег.
Пленники, избегшие гибели на Карусельской площади, были отведены — одни в подвалы Тюильрнйекого замка, другие — в Национальный дворец, занятый морской гвардией и национальной гвардией Севра. Из отведенных в Национальный дворец некоторые были расстреляны в одном из дворов, другие были заключены в подвалы, где им пришлосы испытать не мало мучений со стороны морской гвардии. Один из них, потрясенный доносившимися до них разговорами и раздававшимся в соседнем подвале, словно непрестанные удары по телам, гулом, повесился в одном из углов подвала.
Между тем в Тюильри после ухода пленников, уведенных на Карусельскую площадь, в продолжение двух следующих ночей, раздавалась с правильными промежутками барабанная дробь, за которою следовали ружейные залпы, беспорядочные, но сильные, а затем наступало молчание, а за ним окрик: «Часовые, будьте настороже!» Пленники подвалов слышали стоны своих братьев, Многие из них сошли с ума; один повесился. Так как жители квартала стали волноваться по поводу этих ночных ружейных залпов, был издан приписываемый Ламорисьеру приказ не стрелять в пытающихся бежать арестованных, а прикалывать их штыками, — точно можно было бежать сквозь замурованные двери и занесенные решетками окна.
Г. де Корменен, которому поручено было осмотреть тюрьмы, не был в силах спуститься в тюильрийское подземелье, а молодой амбулаторный врач, проведя там четверть часа, заболел. Начали опасаться, чтобы это подземелье не стало очагом тифозной эпидемии Я чтобы она оттуда не распространилась по городу. Пленников вывели и перевели в военную школу. Потерявших рассудок расстреляли. Дверь, пробитую в конце подземелья, замуравили, точно боялись, чтобы нескромный глаз не увидел там следов страшных дел. На стене в ряде мест можно видеть следы пуль.
Передают, что и в военной школе расстреливали пленников. Факт во всяком случае тот, что по ночам несколько раз раздавались ружейные залпы. Пехотный капитан, принимая отряд приблизительно в двести пятьдесят пленников, сказал приведшему их офицеру национальной гвардии, что на следующий день о них больше не будет речи, а когда вели другой отряд пленников по направлению к Мароову полю, один офицер обошел все посты и говорил солдатам, чтоб они не волновались по поводу выстрелов, которые сейчас услышат, — то будут расстреливать пленных.
Когда один пленный лишился рассудка в одном из подвалов военной школы и стал непроизвольно кричать, часовой выпустил несколько выстрелов в столпившихся заключенных. Несколько человек упало. Один пленный, который обязан был сохранением жизни национальному гвардейцу, получил в тюрьме девять ран. Он все же выжил, несмотря на множество ран. В настоящее время он находится в ссылке.
В другом подвале пленники, набитые до отказа в удушающей жаре, без хлеба, без воды, стали жаловаться. Офицер, прогуливавшийся вдоль стены, услышав их жалобы, подошел к отдушине и спросил:
— Кто жалуется?
— Мы голодны, распорядитесь, чтоб нам дала хлеба.
— Подождите...
И он взял из рук часового ружье и выстрелил в отдушину; один пленный упал.
— Кто еще голоден? — издевательски спросил офицер. — Я и ему поднесу...
Среди пленников было очень много раненых; с ними обращались так же, как и с остальными. Те, что находились в больницах, были размещены отдельно и были под охраной национальных гвардейцев с ружьями, на которые надеты были штыки. Под пустяковыми предлогами их переносили с одной кровати на другую из одной палаты в другую, нисколько не считаясь с тем, как отразятся на них подобные перемещения. Некоторые из них были, точно хищные звери, привязаны веревками к своим кроватям. Все это проделывалось по административным распоряжениям свыше и вина в этом падает не на врачей, большинство которых энергично противилось таким распоряжениям. Ясно, что при таком обращении смертность среди раненых инсургентов была намного выше, чем у их врагов. И раненые инсургенты предпочитали в большинстве, когда им удавалось уйти от преследователей, лечиться у себя на дому, где они почти все умирали за отсутствием помощи и медикаментов.
В продолжение восьми дней с лишком в загородных местностях производились розыски по всем направлениям, и люди, которых арестовывали и которых по самым ничтожным признакам причисляли к инсургентам, расстреливались. Восемьдесят пленников расстреляно было на Гренельской равнине. Расстреливали и на монпарнасском кладбище, и около ста человек расстреляли на монмартрских каменоломнях.
-
-
02.07.2010 в 11:09После их прибытия им приходилось много страдать вследствие неналаженности снабжения мест заключения. В Восточном форте Пенники, переведенные ночью под проливным дождем, в течение целых суток не могли, даже за деньги, раздобыть себе хлеба и воды. На их требования отвечали издевательством и угрозами, на них направляли заряженные пушки. Некоторые из них лишились рассудка, другие умерли через несколько дней. В форте Ронн их заставляли нести всевозможные тяжелые работы — вплоть до мытья полов в квартирах дирекции и в казармах охранявших их мобильных гвардейцев. В пищу им давали лепешки из отрубей и немного супа, вместо постели — четверть вязанки соломы. В Консьержери их заставляли спать на площадке внутреннего двора тюрьмы.
Их вталкивали как попало в холодные н сырые казематы без воздуха и без света. В форте Роменвиль часовой выстрелил в пленника, который молился богу у амбразуры. Это был старец. Он произнес: «боже мой, дочь моя!» — и упал. Его убийца не только не был наказан, но получил награду: его перевели в отборную роту. Другой солдат был брошен в карцер на четыре дня за то, что отказался стрелять в заключенного, стоявшего у решетки, чтобы подышать немного воздухом.
В каземате, в котором держали детей (потому что были пленники моложе тринадцати лет), один из малышей, ухватившийся за решетку отдушины, чтобы подышать воздухом, был опрокинут ружейным выстрелом. В другом каземате того же форта без всякого повода было сделано два выстрела через слуховое окно. Один заключенный был убит. В форте Иври заставили пленников спуститься в каменоломни, где они были по колена в воде. Некоторые там умерли. И эту воду, от которой отказывались даже лошади, давали пить пленникам.
В том же форте, где множество пленников было набито в подвале, один офицер сказал им, что их выведут подышать воздухом, — таков был условный термин, — их повели в глухой подвал и там их расстреляли. Это не помешало «Moniteur» утверждать, что после окончания боев ни один пленник не был расстрелян. Правда, эту экзекуцию рассчитывали сохранить в тайие, ибо солдатам запрещено было рассказывать об этом.
То был последний кровавый эпизод июньского восстания. Расходы, вызванные восстанием, были исчислены в семьдесят гиесть миллионов. Можно было бы прокормить в течение целого года всех парижских рабочих на деньги, израсходованные на то, чтобы их расстреливать.
-
-
02.07.2010 в 11:10В рядах той партии, которая дерзала называть себя Горой, сколько голосов поднялось в защиту побежденных? Их можно по пальцам сосчитать: Пьер Леру и Коссидьер говорили о милосердии о трибуны Национального собрания, а Ламеннэ и Прудон спустя несколько дней высказались в том же духе в печати.
Национальное собрание приняло декрет, на основании которого все принимавшие участие в инсуррекции приговаривались к ссылке в колонии, но не в колонии Средиземноморского бассейна, — ибо Алжир представлялся победителям недостаточно отдаленным и нездоровым, — а вожди и зачинщики инсуррекции предавались военному суду.
По настоянию Пьера Леру разрешено было женам и детям следовать за ссылаемыми в изгнание. Но некий Гюстав де Бомон потребовал, чтобы несчастные женщины и дети ехали туда на свой счет, и несколько дней спустя он был назначен послом в Лондон.
Роялисты торжествовали. Благодаря им благонадежная и умеренная республика заставила забыть не только сентябрьские избиения, но и реакционное бешенство Директории, Консульства и даже Реставрации. Чтобы указать нечто подобное, нужно вернуться к Варфоломеевской ночи и драгонадам.
На одном из последних июньских заседаний Ламеннэ, находясь в кулуарах среди большой группы депутатов, протянул к ним руки и сказал: «Есть бог, который потребует у вас отчета за эти реки крови!» В устах старца и священника эти слова звучали пророчеством. Несколько дней спустя Ламеннэ писал следующие строки:
«Le peuple constituant» («Учреждающий народ», газета Ламеннэ) родился вместе с республикой и прекращает свое существование вместе о нею. Ибо то, что мы имеем, — конечно, не республика, это даже вообще не имеет названия: Париж — на осадном положении, брошен в руки военной власти, отдан заговорщикам, превратившим его в свое орудие; тюрьмы и форты Луи-Филиппа набиты четырнадцатью тысячами пленников, взятых после ужасающей бойни, организованной династическими заговорщиками, ставшими после нее всемогущими; массовые ссылки, такие проскрипции, каких не было в 93 году; законы против права собраний. Фактически уже уничтоженного; порабощение и разорение печати пУтем чудовищного применения восстановленного монархического законодательства; частично разоруженная национальная гвардия, опустошенные ряды народа, снова ввергнутого в нищету, более мрачную, чем когда-либо раньше, — нет, нет, это, конечно, не республика, это сатурналии реакции вокруг ее залитой кровью могилы.
Люди, которые сделали себя ее министрами, ее преданными слугами, не замедлят получить вознаграждение, которое она им предназначает и которое они с лихвою заслужили. Изгнанные с презрением, согбенные под бременем позора, проклятые в настоящем, проклятые в будущем, они сольются с изменниками всех времен там, где гниют омертвелые души и отмершая совесть».
Даже военные суды вынуждены были некоторых обвиняемых оправдать. И так как они учреждены были для разбора дел наиболее виновных, то естественно возникал вопрос, не было ли гораздо больше ни в чем неповинных людей среди ссылаемых без суда. Военные комиссии, разбиравшие их дела, действовали с недопустимой поспешностью и пристрастием. Анонимные доносы допускались в качестве доказательств, и обвиняемые приговаривались к ссылке даже без допросов, без очных ставок со своими обвинителями. В каждом квартале устраивалась своя тайная полиция, являвшаяся как бы агентством для приема доносов. И так как нет ни одного человека, который не имел бы каких-нибудь врагов, то никто не мог быть уверен в завтрашнем дне. Невыход на работу в свой местный легион национальной гвардии, прием у себя друзей слишком поздно ночью или слишком рано утром, проведенная вне дома ночь могли превращаться в политические преступления. В делах некоторых осужденных значился один только пункт обвинения: передовые воззрения. Арестовывали родильниц и паралитиков, в списки подлежащих высылке внесли человека, умершего несколько месяцев тому назад, и другого, который в дни инсуррекции был префектом в одном из департаментов. Один гражданин был осужден за убийство солдата, которому он, наоборот, спас жизнь. Когда мать осужденного и его жена стали протестовать, им сказали, что они должны разыскать человека, который якобы был убит, и лишь случайно удалось им его найти.
-
-
02.07.2010 в 11:10Заключенные в огромном большинстве своем принадлежали к неимущему классу и были единственной опорой своих семейств. Мысль о предстоящей ссылке угнетала их меньше, нежели нищета, на которую обречены были их близкие. Когда жены и дети заключенных обращались за вспомоществованием в мэрии, они неизменно наталкивались на отказ. Некоторые граждане организовали подписку в их пользу, но комиссар пришел и захватил подписные листы одной из организовавшихся для этой цели групп. Когда разрешения на свидания стали легче выдавать, иные заключенные стали отказывать себе в пище и отдавать свой жалкий тюремный паек своим голодающим женам и детям, приходившим проститься с ними. В тюрьмах производились сборы в пользу семейств наиболее нуждающихся заключенных. Даже солдат трогали иногда эти безмерные страдания. После пыла первых дней они подчас уставали от роли тюремщиков и палачей, и когда это замечали, сменяли гарнизон. И тогда меры предосторожности доводили до того, что в форты командировались полицейские агенты на роли якобы захваченных инсургентов.
От времени до времени, по ночам, уводили группы заключенных, не говоря им, куда их ведут. Их связывали и бросали в вагоны, увозившие их в какой-нибудь морской форт, где они дожидались увоза в назначенное им место ссылки. Среди них были дети моложе тринадцати лет, говорят даже об одном восьмилетнем малыше. Был среди них и один шестидесятилетний старик, имевший два военных креста и пять медалей за спасение погибающих, — всего он спас семьдесят шесть людей.
Иногда женам и детям разрешались прощальные свидания с ссылаемыми. Тогда стоял плач и лились слезы, подкашивавшие твердую безропотность осужденных. Чаще всего их увозили, не оповещая об этом родных. В одном из фортов им назначили свидание на пять часов, но уже в три чаcа утра увели заключенных. Некоторые жены проводили всю ночь на откосах фортов, чтобы поцеловать мужей, когда их будут выводить. Но им запрещали подходить к ним.
*
У новой власти, какова бы она ни была, было легкое средство побудить народ признать себя, — для этого ей нужно было только выступить с предложением амнистии.
Первым заговорил об амнистии Прудон посреди сатурналий террора, под гул бомбардировки предместий. С тех пор эта мысль получила такое широкое распространение, что трудно понять, почему ни один из обоих кандидатов буржуазии не счел нужным взять на себя эту честь. Правда, избирательные агенты Бонапарта обещали амнистию от его имени, и сам он обещал ее как в своих воззваниях, так и в беседе с одним представителем Горы. Поверив этому обещанию и из ненависти к Кавеньяку, часть народа голосовала за Бонапарта, и республиканские голоса слились, таким образом, с голосами объединившихся роялистов.
Но на следующий же день после своего избрания президент, как и следовало ожидать, выступил соперником Национального собрания, и роялисты стали тотчас же требовать его роспуска. Скатываясь от одной подлости к другой, это гнусное собрание дошло до такой степени немощности и беспомощности, что, не будь презрительной поддержки республиканцев, его жертв, одного легкого дуновения достаточно было бы, чтобы его свалить.
А между тем в этот последний момент его агонии что нужно было, чтобы в глазах истории смыть весь позор его поведения во вне, чтобы заставить забыть всю его жестокую тиранию внутри? Доброе слово, слово о братстве, о единении, о забвении. Оно могло дать спесивое название милости тому, что было бы только актом справедливости, и народ, который многое, — быть может, слишком многое, — прощает, не стал бы дожидаться неминуемого наступления дня, когда, он сможет выступить обвинителем и судьею, забыл бы своих расстрелянных братьев, снова увидев своих сосланных братьев.
Но соперничающие между собою власти согласны лишь в одном: в отклонении амнистии. Вопрос о ней сто раз с благородным упорством поднимался в Национальном собрании Лагран-жем, но постоянно отвергался. А в это время Луи Бонапарт высылал в Брест последние партии ссыльных и направлял в каторжные тюрьмы осужденных военными судами.
Ныне партии стоят лицом к лицу. Федерализм всесилен и выступает открыто. У буржуазии бешенство, охватившее ее после победы, уступило место если не жалости и раскаянию, то непрестанному опасению неминуемых репрессий. Газетам реакции каждый день снятся воображаемые заговоры, — это начало искупления. Армия проникнута отвращением и недовольна. Вместо славной пропагандистской войны у солдат в перспективе лишь ремесло жандармов или палачей.
Что до народа, то он, конечно, не смешивает республику с насильниками и вампирами, высасывающими ее кровь. Но если бы на его печати не было намордника, если бы она не была связана и разбита, если бы его клубы не были преследуемы, если бы они не были закрыты и запрещены, если бы его друзья не были заточены в тюрьмах, не были сосланы и изгнаны, он мог бы многое сказать, много справедливых жалоб мог бы предъявить.
То был бы скорбный концерт зловещих стонов, которые доносились бы из венсенских клеток, с брестских и шербургских понтонов, из рошфорской каторжной тюрьмы.
То был бы раздирающий крик стольких жертв, которые вот уже шесть месяцев томятся без суда на зачумленной и сырой соломе, на стоны которых откликается лишь рев морских волн и ночными видениями которых является лишь горькая картина их голодающих семейств. Вот что сделали люди, которые о февраля захватили в свои руки власть. Подлость одних, измена других, и все они в разной мере способствовали гибели революции. Отныне народ будет единственным действующим лицом в революционной драме, и он выступит на сцену лишь тогда, когда пробьет его час. Он отшвырнет провокации своих врагов, и если различные династические котерии призовут гражданскую войну в защиту своих эгоистических интересов, он даст им одним нести ответственность за эту неправедную борьбу.
Он будет в стороне от этой борьбы. Спокойно и бесстрастно будет он взирать на эту бурю, вызванную мелочными интригами и разнузданным честолюбием. Пассивно будет он взирать на протекающий у его ног поток грязи и крови.
-
-
02.07.2010 в 11:12*
План парижских баррикад 23-26 июня 1848 года