...Springtime of the Peoples...
...Printemps des peuples...
...Primavera dei popoli...
...Wiosna Ludow...
товарищи коллеги и граждане читатели,
не зря мы вас последнее время пичкали социалистами-утопистами первой половины 19 века – теперь посмотрим, как эти идеи сочетались (или не сочетались) с практикой.
Давно уже подбирались мы к теме европейских революций 1848 года.
И вот что имеем на сегодня:
Луи Эритье. История французской революции 1848 г. и Второй республики (текст, без прикрас, самый полновесный, если кого предистория 1848 года во Франции интересует, прямиком туда)
А.Герцен. С того берега
П.Анненков. Февраль и март 1848 года в Париже. Записки о революции 1848 года
Е.Кожокин. Французские рабочие: от Великой буржуазной революции до революции 1848 года: 1, 2
В.Волгин. Очерки истории социалистических идей. Перв. половина XIX в.. Французский утопический коммунизм. Этьен Кабе
Теодор Дезами. Кодекс общности
Изложение учения Сен-Симона (лекции Базара, Анфантена, Родрига)
Вильгельм Вейтлинг. Гарантии гармонии и свободы. Человечество, как оно есть, и каким оно должно было бы быть
Г.Кучеренко. Сен-симонизм в общественной мысли XIX в.
Ю.Кучинский. История условий труда во Франции с 1700 по 1948 гг. Глава II. Ранний период французского промышленного капитализма (1789—1848 гг.)
Дж.Рюде. Народные низы в истории: 1730-1848: 1, 2, 3, 4
А.Ревякин. Революция и экономическое развитие Франции в перв.пол. XIX века.
П.Фроман. Рабочее восстание в Лионе
Хронологическая таблица по курсу «История международного рабочего и национально-освободительного движения»
Поль Луи. Французские утописты: Луи Блан, Видаль, Пекер, Кабе, с отрывками из их произведений
Ю.Данилин. Французская политическая поэзия XIX в.
С.Великовский. Поэты французских революция 1789-1848 гг.
М.Домманже. Бланки
М.Федорова. Классический французский либерализм
Либерализм Запада. Глава 3. Трудные судьбы французского либерализма
М.Алпатов. Политические идеи французской буржуазной историографии XIX в.
Глава 4. Политические взгляды и историческая теория А.Токвиля: «Воспоминания». Токвиль о причинах революции 1848 г. во Франции. Февральская революция в освещении Токвиля. Токвиль о борьбе с революцией. Монархия или республика?
Д.Ливен. Аристократия в Европе. 1815-1914 гг.
О.Орлик. Передовая Россия и революционная Франция: первая половина XIX века
Глава 3. Июльская буржуазная революция 1830 года в восприятии и оценках русской общественности. Глава 4. Отражение в освободительном движении России идейно-политической жизни Франции периода июльской монархии. Глава 5. Французская революция 1848 года и освободительное движение в России
Р.Авербух. Революция и национально-освободительная война в Венгрии в 1848-49 гг. главы 1-3, 4-6
И.Майский. Испания 1808–1917: исторический очерк. Первая карлистская война и третья революция (1833—1843). Диктатура генерала Нарваеса (1843—1854). Экономика Испании в середине XIX века
История Ирландии. Глава VII. Ирландия в первой половине XIX в. (1801—1848 гг.). Глава VIII. Аграрный переворот. Движение фениев
И.Полуяхтова. История итальянской литературы XIX в. Эпоха Рисорджименто
Сегодня мы открываем вахту памяти 1848 года. До конца июня будем размещать в библиотеке и здесь, в сообществе, воспоминания современников и очевидцев, документы, научные и научно-популярные работы, иллюстрации – в комментариях к этой записи.
Прежде всего хочу анонсировать
ИНОСТРАННЫЕ МЕМУАРЫ, ДНЕВНИКИ, ПИСЬМА И МАТЕРИАЛЫ
Под общей редакцией [фамилия в оригинале залита чернилами]
РЕВОЛЮЦИЯ 1848 ГОДА ВО ФРАНЦИИ
февраль—июнь
в воспоминаниях участников и современников
Подбор, перевод, статья и комментарии Е.Смирнова
Москва—Ленинград: ACADEMIA. 1934
Сборник более 600 страниц, все сразу представить читателям мы не имеем возможности, и будем выкладывать материалы постепенно.
В ближайшее время слово предоставим Коссидьеру, Луи Менару и Даниелю Стерн. Сейчас – предисловие составителя и переводчика, с комментариями, относящимися к часто упоминаемым в текстах названиям, которые мы перенесли из других разделов.
И «Новая Рейнская газета» у нас тоже будет…
Оглавление сборника
Е.Смирнов. Предисловие
К.Маркс. Введение. От февраля до июня 1848 года
Марк Коссидьер. Канун революции
Даниель Стерн. Февральская революция
В королевском дворце и на улицах
Народ в Тюильрийском дворце
Народ в палате депутатов
Народ в городской ратуше
Луи Менар. Февраль—июнь
Луи Блан. Люксембургская комиссия
Эмиль Тома. Национальные мастерские
Ипполит Кастиль. Июньская бойня
Причины восстания
Бой завязывается
Баррикады с птичьего полета
Расстрелы
Алексис де Токвиль. Июньские дни
Праздник Согласия и подготовка июньских дней
Июньские дни
Пьер Жозеф Прудон. Июньские дни
Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Июньские дни
Июньские дни
Ход движения в Париже
Луи Менар. После поражения
Комментарии
Дополнения и пояснения
Обстрел рабочих на бульваре Капуцинов
Воззвание Бланки по поводу красного знамени
Протест Бланки по поводу «подлого документа»
Позиции мелкобуржуазных и утопических социалистов в период февраля — июня 1848 г.
Кабэ
Клуб Барбеса
Клуб Бланки
Распайль
Консидеран
Манифест Бланки из тюрьмы
Воззвание делегатов Люксембурга и национальных мастерских
Пюжоль у Мари
Процесс Бартелеми
Нурри и убийство генерала Бреа
Кем был убит архиепископ Аффр
Доклад следственной комиссии Национального собрания
Заседание Национального собрания 24 июня
ПРЕДИСЛОВИЕ
Центральная фигура, герой революции 1848 года во Франции — рабочий класс. А между тем, когда перебираешь одну за другой многочисленные книги об этой революции, вышедшие из-под пера ее деятелей, в форме ли мемуаров или «историй», невольно бросается в глаза, что нет ни одной книги, написанной деятелем рабочего класса, человеком, который оставался бы в его рядах в решительные моменты революции. Мы можем, на основании имеющихся мемуаров, восстановить со всеми нужными подробностями картину жизни и настроений буржуазных классов, но нет воспоминаний, которые поведали бы нам, что переживал рабочий класс с конца февраля, когда «все роялисты превратились в республиканцев, а все миллионеры — в рабочих» (Маркс), до конца июня, когда рабочий класс, совершенно изолированный, покинутый всеми, даже теми, которые считали себя его друзьями, вышел на улицу и в течение пяти дней дрался со всеми вооруженными силами буржуазии с изумлявшими его врагов мужеством и искусством. Из имеющихся мемуаров и повествований деятелей революции мы знаем о разных внешних проявлениях рабочего движения за это время, знаем, как вели себя рабочие на Гревской площади, когда они требовали и с властным нетерпением ждали официального провозглашения республики, знаем, как грозно и решительно двинулись они к городской ратуше в ответ на манифестацию «медвежьих шапок», знаем, как искусно строили они свои баррикады и как дрались с мужеством людей, доведенных до отчаяния.
Но все это мы знаем либо со слов врагов рабочего класса, либо со слов таких друзей его, тогдашних социалистов-утопистов, которые сочувствовали ему извне, со стороны, но не переживали вместе с ним ни упоения первых дней победы, ни тех месяцев «нищеты», которые он отдавал «на службу республике», ни мрачного отчаяния июньских дней.
Со страниц воспоминаний этих авторов показываются от времени до времени отдельные фигуры, привлекающие к себе внимание читателя. Он хотел бы остановить на них свои взор, ближе присмотреться к ним, проследить их прошлое и их дальнейшую жизнь. Но почти все они так же внезапно исчезают, как внезапно появляются, освещая — но лишь на мгновение — ту среду, из которой они вышли. Вот рабочий Марш. 25 февраля он властно, как представитель вчерашних победителей, новых хозяев страны, входит в зал заседаний временного правительства и, тяжело опустив на пол приклад своего ружья, заявляет: «Прошло уже двенадцать часов со времени провозглашения республики, а народ все еще ждет ее результатов для себя!» И требует немедленного признания права на труд. Вот Пюжоль — повидимому, не рабочий, но сросшийся с рабочим классом. «Ваше время принадлежит не вам, а народу, на службе которого вы состоите!» — тоном приказа заявляет он 23 июня члену Исполнительной комиссии, бывшему министру общественных работ, Мари, который сперва, узнав в нем одного из ворвавшихся 15 мая в Национальное собрание, отказывается вести с ним переговоры, но потом все же сдается перед импонирующим поведением рабочего делегата и выслушивает его полную достоинства речь. Вот Лаколонж. 25 июня он во главе отряда рабочих захватывает здание мэрии 8-го округа и занимает место мэра. Все ружья, сабли, вся амуниция, найденные в мэрии, раздаются повстанцам, а на кассы, на ящики столов, в которых хранятся деньги, накладываются печати. Национальные и мобильные гвардейцы и солдаты пехотинцы, взятые в плен при захвате мэрии, отпускаются на все четыре стороны, у них только отбирается оружие. Вот волнующий образ рабочего-революционера Бартелеми, в таких трагических тонах обрисованный Герценом в «Былое и думы». Здесь мы видим его в роли командира баррикады на углу улицы Тампль, где он сражается с исключительным мужеством и стойкостью. Потом, в начале 1849 года, он проходит перед нами на процессе, где выясняется ряд фактов, дорисовывающий этот образ. Семнадцатилетним юношей он был приговорен к многолетней каторге не за убийство ударившего его полицейского, а за неудачный выстрел (промахнулся) во время известного майского восстания 1839 года в провокатора, бывшего члена «Общества времен года», выдавшего своих сочленов, поступившего на службу в полицию и затем жестоко преследовавшего своих бывших товарищей. Мужественные, революционные выступления Бартелеми на суде свидетельствуют о высокой, по тогдашнему времени, степени классового самосознания. Вот, наконец, не менее волнующий образ восемнадцатилетнего юноши Нурри, в выступлениях которого на суде столько ненависти к буржуазии, столько революционного достоинства и мужества и который в 1880 году, тридцать два года спустя, все еще отбывал бессрочную каторгу, которою заменили вынесенный ему военными судьями смертный приговор.
Это все значительные фигуры, настоящие борцы, свидетельствующие о том, что исход революции 1830 года и восемнадцать лет Июльской монархии многому научили деятелей рабочего класса Франции. Но если отдельные передовые рабочие достигли уже к моменту Февральской революции развитого классового самосознания, то рабочий класс в целом только начинал становиться классом «для себя». Он еще не всегда противопоставлял себя другим общественным классам. Он еще не выработал себе общей стратегии, не имел определенной тактики для данного момента. Он действовал еще стихийной массой, стихийными порывами. И у него не назрела еще потребность фиксировать в писанных документах свой опыт для будущих поколений борцов, подводить ему итог и обобщать его.
Уже следующее поколение совсем иначе относилось к этой задаче. Если борцы рабочего класса не написали никаких мемуаров о Февральской революции, то борцы Коммуны оставили обширные и разнообразные воспоминания, которые дают нам подробные картины не только хода движения, но всего, что было пережито ими за месяцы борьбы, всех их сменявшихся в ходе событий настроений.
* * *
Не могут заполнить указанный пробел в мемуарной литературе 1848 года и мемуары социалистов-утопистов. Один из них, Луи Блан, написавший несколько томов воспоминаний, хотя и пользовался большим влиянием на рабочие массы, меньше всего мог отражать их настроения. После первого же момента «всеобщего братства», последовавшего за свержением монархии, началась сперва глухая и скрытая, затем все более обнажавшаяся и обострявшаяся классовая борьба, а Луи Блан, отрицавший классовую борьбу, выбивался из сил, проповедуя солидарность и единение классов. И чем дальше развивались события, чем больше обострялись классовые отношения, тем больше Луи Блан удалялся от того пути, на который события толкали рабочие массы. И к тому моменту, когда классовая борьба достигла высшей степени напряжения и разразилась гражданская война, Луи Блан стоял в стороне, умыв руки. В дальнейшем у него выдохся даже его бледный мелкобуржуазный социализм, и как в эмиграции, так и по возвращении во Францию после низвержения Второй империи, это был тусклый буржуазный демократ.
Столь же мало, если еще не меньше, могут нам дать воспоминания другого социалиста — Прудона («Confessions d’un revolutionnaire»), который также пользовался большой популярностью в первые месяцы революции и газета которого «Представитель народа» («Le Represеntant du peuple») была одной из самых распространенных в то время в Париже. Этот социалист имел такое слабое представление о том, чем жили тогда народные массы, он так мало знал о национальных мастерских, роспуск которых послужил непосредственной причиной восстания рабочих, что целиком принимает версию министра общественных работ Трела и назначенного им директора национальных мастерских Лаланна, того самого Трела, который под бурные аплодисменты Национального собрания воскликнул, что «теперь речь только о том, чтобы вернуть труд в его прежние условия», который еще за месяц до роспуска национальных мастерских говорил в официальном приказе об их роспуске почти на тех самых условиях, какие проведены были перед самым восстанием. Правда, Трела при этом рассчитывал, что ему удастся провести выкуп железных дорог и организовать общественные работы. Правда также, что вместе с Исполнительной комиссией Трела незадолго до восстания на минуту устрашился своих дел. Но под конец и Исполнительная комиссия, и министры сдались и заодно со всей реакцией принимали участие в кровавой расправе с рабочими. А Прудон, желая подтвердить достоверность сообщаемой им в своих воспоминаниях версии, наивно заявляет, что получил свои сведения от самого Трела и самого Лаланна.
Из воспоминаний других социалистов отметим прежде всего «Пролог революции» Луи Менара (Louis Menard, «Prologue d’une revolution»). Менар был в 1848 году последователем Прудона и, как таковой, в классовой подоплеке политического положения не мог разбираться. Но всеми своими устремлениями он был на стороне народных масс вообще, рабочих масс в частности, и в июньские дни он всецело был с ними. Именно под влиянием июньских дней он и написал серию газетных статей, вышедших осенью 1848 года отдельной книгой под названием «Пролог революции», в которой он собрал по свежим следам фактический материал о зверских расправах буржуазии с уже побежденными повстанцами. На суде, к которому он был привлечен за эту книгу, он требовал только одного — чтобы ему дали возможность свидетельскими показаниями доказать основательность всех его разоблачений. Но именно этого суд, разумеется, не хотел допустить, и Менар был приговорен к тюремному заключению и к уплате огромного штрафа. Но зато, наряду с протоколами судебных процессов, воспоминания Менара и воспоминания друга Бланки, доктора Лакамбра, «Побег из тюрем военного суда» («Evasion des prisons du conseil de guerre») являются главными источниками о расправах с повстанцами.
Можно еще отметить мемуары будущих социалистов — Шарля Белэ, «Мои воспоминания» (Charles Beslay, «Mes souvenirs») и Гюстава Лефрансэ «Воспоминания революционера» (Gustave Lefrancais, «Souvenirs d’un revoIutionnaire» - о Лефрансе и том его воспоминаний, относящихся к Парижской коммуне 1871 года, читайте здесь). Шарль Белэ, который в 60-х годах стал социалистом, примкнул к Интернационалу и затем был деятельным участником Коммуны, в 1848 году был умеренным республиканцем группы «National» и находился в числе депутатов, которых Национальное собрание послало подбадривать национальную и мобильную гвардию и армию в их борьбе против восставших рабочих. Некоторые показания Белэ мы воспроизводим в комментариях. Лефрансэ же был в 1848 году молодым юношей, и воспоминания его, интересные для дальнейшего времени, для 1848 года интереса не представляют.
Ни мелкобуржуазные революционеры того времени (Барбес, Распайль), ни коммунисты-утописты не оставили воспоминаний о Февральской революции и июньских днях. К тому же наиболее деятельные из них были арестованы в связи с движением 15 мая и в июньские дни находились в Венсенской крепости. Но их публичные выступления свидетельствуют, что и в своих идеологических высказываниях, и в своей практической политике они сильно отстали от настроений и стремлений передовых рабочих. В комментариях мы приводим целиком некоторые воззвания как мелкобуржуазных революционеров, так и коммунистов-утопистов. Здесь мы ограничимся лишь несколькими характерными цитатами.
Вот Барбес, который в воззвании от имени возглавлявшегося им общества заявляет: «Общество прав человека становится между париями и привилегированными старого общества. Первым оно говорит: оставайтесь объединенными, но спокойными — в этом ваша сила. Ваша численность такова, что вам достаточно будет лишь выразить свою волю, чтобы добиться того, чего вы желаете. Ваш голос и ваша воля — голос и воля бога! Другим оно говорит: прежняя общественная форма исчезла, царство привилегии и эксплоатации прошло... Примкните же к новому обществу, ибо вы нуждаетесь в прощении тех, кого вы слишком долго приносили себе в жертву».
Еще дальше идет Распайль, который в половине марта пишет в своей газете «Друг народа»: «За последние пятнадцать дней я вижу повсюду французов и нигде врагов. Попробуйте, если посмеете, показать гильотину этому народу братьев. Вас вместе о вашей гильотиной отведут в последний день карнавала в Бисетр», т.е. в дом умалишенных.
Не больше разбирался в создавшемся после февральской победы положении и социалист-утопист Кабэ, который в своем воззвании к икарийцам-коммунистам» писал: «Мы всегда говорили, что мы прежде всего французы, патриоты, демократы... Сплотимся же вокруг временного правительства, возглавляемого Дюпоном де л’Эр и заменившего гнусное правительство, только что залившее себя кровью граждан. Поддержим это временное правительство, которое заявляет себя республиканским и демократическим, которое провозглашает национальный суверенитет и единство нации, которое принимает братство, равенство и свободу в качестве принципа, народ — как девиз и боевой лозунг, которое распускает палаты, чтобы созвать Учредительное собрание, которое дает Франции такую конституцию, какой она требует».
И даже тогда, когда буржуазия, почувствовав почву под ногами после выборов в Национальное собрание и особенно после поражения движения 15 мая, спровоцировала рабочий класс, выбросив па улицу сто тысяч голодных рабочих, фурьерист Консидеран, правда, вообще гораздо менее революционно настроенный, предложил ни кому иному, как тому же Национальному собранию обратиться к спровоцированным им рабочим с воззванием, в котором между прочим говорилось: «Ужасающее столкновение только что обагрило кровью улицы столицы. Часть из вас принудила правительство ради защиты Республики обратить против вас французское оружие... Разве для того завоевали мы республику, чтобы раздирать друг друга? Разве для того провозгласили мы демократический закон Христа, священное братство? Братья, выслушайте нас, прислушайтесь к голосу представителей всей Франции: вы — жертвы рокового недоразумения... В одних местах главы промышленных предприятий обвиняют рабочих и национальные мастерские в застое в делах, в других местах рабочие обвиняют в своей нужде хозяев промышленных предприятий. Не являются ли эти взаимные обвинения гибельным заблуждением? К чему обвинять людей и классы? Рабочие, вас обманывают, вам внушают к нам недоверие и ненависть... Знайте, знайте: искренне и по совести, пред лицом бога и человечества, Национальное собрание заявляет, что желает без передышки работать для дела окончательного установления социального братства».
Эти слова звучали бы для нас издевательством над рабочими, отстаивавшими в это время самое право свое на существование, если бы мы не знали, что они вышли из-под пера одного из самых искренних и преданных последователей Фурье, человека, который, ознакомившись с учением своего учителя, отказался от ожидавшей его блестящей карьеры и всю свою жизнь, до глубокой старости, несмотря на всякие преследования, отдал пропаганде этого учения. Нет, не недостатком преданности делу восставших рабочих продиктовано было это обращение, а робкой и незрелой мыслью утопического социализма, видевшего социальное зло, но еще не знавшего, какими путями нужно добиваться его искоренения.
Среди тогдашних французских социалистов лишь Огюст Бланки и сравнительно небольшая и маловлиятельная группа его единомышленников, повидимому, более или менее верно разбирались в положении и наметили себе более или менее правильную тактику. В их адресе временному правительству, опубликованном от имени «Центрального республиканского общества», во главе которого стоял Бланки, говорилось: «Мы питаем твердую надежду, что правительство, созданное баррикадами 1848 года, не пожелает, подобно своему предшественнику, поставить на прежнее место заодно с каждым камнем мостовой — какой-нибудь репрессивный закон. В этом убеждении мы предлагаем временному правительству наше содействие для добросовестного осуществления прекрасного лозунга: свобода, равенство, братство». Необходимой предпосылкой для такого «добросовестного» осуществления адрес считает немедленное проведение ряда декретов, обеспечивающих полную свободу устного и печатного слова, собраний, коалиций, отозвание всех «сидячих и стоячих» судей (т.е. судей, прокуроров и пр., исполняющих свои обязанности сидя или стоя), назначенных в последние три царствования, и замену их новыми, привлечение всех, без исключения, наемных рабочих в национальную гвардию, с уплатою им двух франков за каждый день службы и т.д. Однако лишь июньская бойня и полное поражение революции окончательно раскрыли глаза как самому Бланки, так и его единомышленникам, и, в то время как последние заключили с Марксом и Энгельсом и с англичанином Гарни договор* об организации «Всемирного общества революционных коммунистов», Бланки из тюрьмы прислал приводимый нами в комментариях манифест, в котором он дает уже более определенную оценку событиям 1848 года.
Из всех социалистов того времени лишь Маркс и Энгельс ясно разбирались в положении. Уже в той статье в «Новой рейнской газете», в которой Маркс хотел «обвить лавровый венок» «вокруг грозно-мрачного чела» пролетарских борцов, видно ясное понимание классовых отношений, приведших к июню «Недостаточно было ни сентиментальной риторики после февраля, ни жестокого законодательства после 15 мая. Надо было решить вопрос на деле, на практике. — Что же вы, канальи, для себя или для нас сделали Февральскую революцию? — Буржуазия поставила вопрос таким образом, что в июне на него должен был последовать ответ картечью и баррикадами». И когда интересующийся той эпохой, перебрав один за другим десятки толстых томов, написанных о революции 1848 года во Франции ее непосредственными участниками, обращается затем к марксовой «Классовой борьбе во Франции», со страниц этой небольшой книжечки внезапно вырываются яркие снопы света, — и классы, партии, люди, события, факты, только что вращавшиеся в более или менее беспорядочном калейдоскопе, выстраиваются, занимают свои места, и пред просветленным взором читателя развертывается широкая, яркая картина классовой борьбы, и ясны становятся ему силы, двигающие классами, партиями и отдельными личностями, и факторы, порождающие последовательную смену событий.
* * *
Сказанным определяется подбор материалов для предлагаемого сборника.
О Февральской революции и в особенности об июньских днях мы предпочли бы, разумеется, дать воспоминания какого-нибудь пролетарского деятеля, непосредственного участника Февраля и июньских боев. Они представляли бы огромный исторический и политический интерес. Но таких воспоминаний, как мы уже отметили, не имеется. Мы вынуждены поэтому привлечь мемуары и повествования участников революции из других лагерей, беря у каждого из них то, что он может дать наиболее характерного для данного момента революции, и дополняя его показания или сопоставляя их с данными из других источников.
В качестве введения мы даем первую главу «Классовой борьбы во Франции»**. Под руководством Маркса читателю легко будет ориентироваться в вихре событий. Он уверенно будет следовать не только по столбовой дороге больших исторических процессов, но и па их закоулкам, ему понятны будут все проявления классовой борьбы не только между буржуазией и пролетариатом, но и между различными слоями господствующих классов.
Для кануна революции наиболее характерным является старый участник тайных обществ и один из наиболее отважных баррикадных вождей — Марк Коссидьер. Характерно и живописно, собственно говоря, у него только описание Парижа, решительно и уверенно готовившегося к низвержению Июльской монархии и в одну ночь построившего свыше тысячи двухсот баррикад, но мы не хотели слишком дробить изложение и взяли все введение к его воспоминаниям. Известна характеристика, данная Коссидьеру Марксом. «Представляя в революции тип весельчака, он был вполне подходящим вожаком старых профессиональных заговорщиков... Коссидьер был тогда настоящим плебеем, который инстинктивно ненавидел буржуазию и обладал в высочайшей степени всеми плебейскими страстями. Едва лишь он устроился в префектуре, как стал уже конспирировать против «National», не забывая из-за этого кухни и погреба своего предшественника. Он тотчас же организовал себе военную силу, обеспечил за собой газету, стал устраивать клубы, распределил роли и вообще действовал в первый момент с большой уверенностью... По все его планы либо остались просто проектами, либо сводились на практике к голым, безрезультатным плебейским выходкам. Когда противоречия обострились, он разделил участь своей партии, которая застряла в нерешительности посредине между сторонниками «National» и пролетарскими революционерами типа Бланки»***.
Рассказ о свержении Июльской монархии и о провозглашении республики, рассказ живой и талантливый и, по общему признанию современников, добросовестный и точный, мы берем у Даниеля Стерна (псевдоним графини д’Агу), пылкой буржуазной республиканки 1848 года с некоторыми симпатиями к народным массам, симпатиями, оставшимися у нее даже в июньские дни. Некоторые описываемые ею сцены так характерны, дышат такой жизненной правдой, что автор несомненно видел их собственными глазами, и ее трехтомная «История революции 1848 года» (Daniel Stern, «Histoire de la revolution de 1848»), написанная тотчас же после событий, является, по существу, мемуарами. Кстати, в то время мемуары нередко писались в третьем лице. Так, «Политические мемуары» Ламартина, занимающие три больших тома, написаны тоже в третьем лице, что не мешает им быть сплошным самовосхвалением.
Изложение хода событий с февраля по июнь мы берем у Луи Менара. Выше дана его общая характеристика. Это — революционер, социалист, со всеми особенностями, характерными для многих социалистов того времени. Хотя он писал свой «Пролог революции» после июньских дней, когда многие иллюзии были им уже изжиты, в его изложении все же сохранились и упоение победой первых дней, и реминисценции «93 года» и «робеспьеровской» «Декларации прав», которыми жили многие деятели 1848 года, и вера в социализм Луи Блана и в демократизм Ледрю-Роллена и Флокона, и преувеличенное значение, которое придавалось демонстрация против «медвежьих шапок». Не видит он, как враждебные силы с первых же дней думают только о том, как бы вернуть армию в Париж, как разделаться с рабочим классом. И лишь когда катастрофа разразилась, когда пролетариат не только расстреливается буржуазией, но покинут его вчерашними друзьями, у него раскрываются глаза. В первый момент его охватывает безнадежное отчаяние. Он не видит впереди никаких перспектив. Он еще не понимает, что революция 1848 года — не «сон в весеннюю ночь», а, как выразился один историк, «революция-мать, чреватая другими, более плодотворными революциями». В свете всего этого страницы Лун Менара о ходе событий с февраля по июнь и его же страницы, которые мы озаглавили «После поражения», являются ценным, характерным документом, который отчасти, — правда, в малой степени, потому что в нем нет записей непосредственных переживаний, - может заменить воспоминания тогдашнего пролетарского деятеля.
Сообщение о Люксембургской комиссии мы взяли у председателя комиссии, Луи Блана****. Останавливаться здесь на его характеристике надобности. Читатель найдет достаточно данных о нем у Маркса (во «Введении»), а также на предыдущих страницах нашего предисловия и его биографии в «Указателе имен», в конце книги. Главу о национальных мастерских мы взяли из книги, выпущенной осенью 1848 года их директором Эмилем Тома под названием «История национальных мастерских» (Emile Thomas, «Histoire des ateliers nationaux»). Этот молодой инженер и преподаватель, при содействии которого Мари, Гарнье-Пажес, Марраст и Бюшез рассчитывали превратить национальные мастерские в армию против социалистов и рабочего класса и который, как можно предполагать, скорее склонен был предоставить эту армию в распоряжение Бонапарта, сильно усердствовал в исполнении той гнусной роли, которая ему была поручена. Но когда он внезапна и грубо был снят со своего поста и даже насильно вывезен из Парижа, и все его надежды использовать национальные мастерские рухнули, он отомстил отвернувшимся от него вчерашним покровителям и напечатал свою книгу, в которой с документами в руках подробно рассказывает, как уже через несколько дней после учреждения Центрального бюро национальных мастерских последнее мешало рабочим мастерских присоединиться к манифестации, направленной против демонстрации «медвежьих шапок», какие средства пускало в ход это бюро, чтобы помешать рабочим пойти 10 апреля на Марсово поле, к каким обманам прибегало оно, чтобы не дать рабочим голосовать за рабочие списки на выборах в Национальное собрание, с какими полицейскими целями организовало оно при участии и под покровительством министра Мари и парижской мэрии специальный клуб национальных мастерских. Все эти разоблачения становятся особенно эффектными, если их сопоставить о докладом следственной комиссии Национального собрания, в котором утверждается, что национальные мастерские и их клуб были в руках Люксембургской комиссии орудием мятежа и разрушения.
Для июньских дней у нас большого выбора не было. Буржуазные деятели в своих мемуарах и повествованиях уделяют мало места этому решающему моменту революции 1848 года. Пришлось остановиться на Ипполите Кастиле, который в своей «Истории Второй республики» посвятил особую главу подробному изложению июньских боев и впоследствии выпустил эту главу отдельной книжкой под названием «Июньская бойня 1848 года» («Les massacres de juin 1848»). Кастиль выдвинулся 40-х годах своими злыми, талантливыми памфлетами на деятелей Июльской монархии и числился левым республиканцем, с уклоном в сторону социализма. Еще раньше он составил себе имя в качестве талантливого беллетриста. В 1848 году, почуяв, что ветер дует в сторону Бонапарта, он стал бонапартистом и, в качестве такового, мог позволить себе — до известной степени — говорить правду об июньской бойне, громя таким образом республику, подобно тому как матерый легитимист Ларошжаклен поддерживал в феврале республиканцев, чтобы вернее содействовать низвержению «узурпаторской» династии Орлеанов. Однако в ряде случаев Кастиль не решается договаривать до конца, и тогда мы дополняем его в комментариях данными из других источников, используя для этого вышедшую в 1880 году книжку Виктора Марука «Июнь 1848 года» (Victor Marouck, «Juin 1848»), в которой собран — в агитационной форме — обширный и разносторонний материал об июньских днях.
Об июньской бойне мы даем еще две главы из «Мемуаров» Токвиля. Записи этого ученого аристократа-государствоведа, «обожавшего», по его словам, свободу, чрезвычайно характерны. Сперва, когда надвинулась гражданская война, ему становится жутко, и он голосует против осадного положения. Но же на следующий день верх берет холодная ненависть богатого собственника к рабочему классу, осмелившемуся требовать права на существование. Он считает уже свое вчерашнее голосование непростительной ошибкой, он боится, что борьба затянется, а если затянется, то может еще, пожалуй, принести победу мятежникам, — и он желает уже беспощадного применения артиллерии. Еще через день он, впрочем, успокаивается. В Париж хлынули из многих департаментов крестьяне, и, между прочим, крестьяне из Бретани во главе со своими помещиками, издавна пылавшие ненавистью к мятежному Парижу. И тут разыгрывается назидательная сцена. Во главе одного из отрядов Токвиль видит своего родственника, крупного бретанского помещика. Когда он его приглашает к себе обедать, помещик отвечает: «Эти люди (т.е. находящиеся под его командой крестьяне) знают, что в случае победы мятежников он рискует потерять гораздо больше, чем они, — поэтому он должен остаться c ними, на их бивуаке, и разделить с ними их сухой походный хлеб». Этот наплыв в Париж крестьян, примчавшихся защищать собственность во главе со своими помещиками, выпуклее, чем в других мемуарах, отмечается у Токвиля — и уже по одному этому его «Мемуары» заслуживают внимания.
Выше мы уже охарактеризовали содержание помещаемой нами главы об июньских днях из «Исповеди революционера» Прудона. Эта глава лишний раз подчеркивает, до какой степени был одинок в своей борьбе рабочий класс, как далеки были от всего, чем жил пролетариат в те месяцы, мелкобуржуазные революционеры и социалисты.
В главе «После поражения» мы группируем несколько отрывков из книги Луи Менара о расправах с побежденными повстанцами. Мы дополняем их в комментариях данными из других источников.
В заключение мы даем одну статью Маркса и две статьи Энгельса из «Новой Рейнской газеты», в которых содержится общая оценка июньского восстания и оценка военных действий повстанцев.
Е. Смирнов
Примечания Е.Смирнова
* Этот договор впервые опубликован был в 1926 году в «Бюллетене Института Маркса и Энгельса», № 1.
** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VLLI, изд. Института Маркса и Энгельса.
*** К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, VIII, стр.305. Рецензия Маркса на книги двух провокаторов: Шеню и де ла Одда.
**** Частью из его «Страниц истории Февральской революции 1848 г.», частью из его двухтомной «Истории революции 1848 г.».
«Pays legal» — законная страна или, точнее, признаваемая законом страна, — так называли цензитарные слои населения, т.е крупную буржуазию и крупных землевладельцев, которые удовлетворяли установленному законом высокому имущественному цензу и одни только пользовались правом выбора представителей в законодательные учреждения страны. Таких избирателей было на всю Францию всего только 220 тысяч. Все остальное население страны было бесправно.
«National» («Насиональ») — газета, основанная в начале 1830 г., при участии Тьера, Минье, Карреля и др. Играла видную роль в Революции 1830 года. В дальнейшем проделала ту же эволюцию, которую проделала буржуазия - либеральная и республиканская в борьбе с Гизо, стала реакционной после Февральской революции.
«Gazette de France» («Французская газета») — старейшая во Франции газета, начавшая выходить под названием просто «Gazette» 1 мая 1631 года, под редакцией «патриарха» Французских журналистов Теофраста Ренодо. В ней сотрудничали, между прочим, король Людовик XIII и всемогущий Ришелье, и сравнительно недавно найденные рукописи Людовика XIII показывают что Теофраст Ренодо бесцеремонно сокращал и исправлял статьи и корреспонденции своего высокопоставленного сотрудника. «Французская газета» существует и поныне в качестве органа роялистов.
«Moniteur» («Вестник») — официальный орган французских правительств с VIII года революционного летоисчисления (начавшегося с 22 сентября 1792 года) до 1869 года. Вместо него стал выходить «Journal officiel».
«Сентябрьские законы». Когда рабочий класс и мелкая буржуазия увидели, как нагло их обманула финансовая и крупная промышленная буржуазия, захватившая всю власть в свои руки после революции 1830 года, страна покрылась сетью тайных обществ и произошел ряд восстаний. Правительство Луи-Филиппа ответило на это в 1834 году изданием закона об ассоциациях, которым имелось в виду отчасти совсем их уничтожить, отчасти подчинить их своему контролю, а позже, в сентябре того же года, издан был ряд постановлений, сильно ухудшивших положение печати; для того же, чтобы, по возможности, монополизировать ежедневные газеты в руках крупной буржуазии, их обязали вносить залог в сто тысяч франков, причем ответственный редактор газеты должен был владеть по крайней мере третьей частью залога. Новые законы должны были, как открыто заявляли министры, совершенно уничтожить печать карлистов (сторонников низложенного Карла X) и республиканцев. Смысл новых законов Гизо формулировал следующим образом: «Всеобщее и предупредительное устрашение — такова главная цель карательных законов. Нужно, чтобы все боялись, чтобы все опасались общества и его законов. Нужно глубокое и постоянное сознание, что существует верховная власть, всегда способная схватить и наказать... Кто ничего не боится, тот ничему не подчиняется». Сентябрьские законы далеко оставили за собою даже реакционные законы (ордоннансы) свергнутого в 1830 году Карла X.
«La Reforme» («Реформа») — газета радикально настроенной мелкой буржуазии, основанная в 1843 году Ледрю-Ролленом, Годфруа Кавеньяком и Флоконом (последний был ее главным редактором). Газета ставила себе целью низвержение династии Орлеанов и установление демократической республики Она насчитывала среди своих главных сотрудников Франсуа и Этьена Араго, Паскаля Дюпра, Динара и Луи Блана, который незадолго до Февральской революции провел на редакционном заседании радикальную программу с сильным социалистическим уклоном.
«Le Constitutionnel» («Конституционалист») — газета, основанная в 1815 году. Либеральная при Реставраций, не раз подвергалась преследованиям и участвовала в подготовке революции 1830 г. После Июльской революции стала правительственной газетой и захирела. С 1844 года под редакцией д-ра Верона перешла на сторону династической оппозиции. В 1848 году — реакционный орган, выдумывавший всякие небылицы против рабочих, особенно в июньские дни. В 1849 г. газета переметнулась к бонапартистам.
«La Republique» («Республика») — первая новая газета, выпущенная после Февральской революции Эженом Барестом и рассчитанная на массового читателя. Продавалась по пяти сантимов (впервые в газетном мире по такой дешевой цене) и имела большое распространение. Газета без определенного, устойчивого направления, но с социалистическим уклоном. Просуществовала до переворота 2 декабря.
Но начнем все-таки с общей международной обстановки:
Алексей Леонтьевич Нарочницкий
Международные отношения от Февральской революции до лета 1848 г.
В сб. «К СТОЛЕТИЮ РЕВОЛЮЦИИ 1848 ГОДА» под ред. проф. Б.Ф.Поршнева и доц. Л.А.Бендриковой. Второе издание. М.: изд-во МГУ. 1949
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НАКАНУНЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Революции 1848 г. и подрыв «Венской системы»
Царизм и Пруссия накануне революции 1848 года
Кризис внешней политики июльской монархии накануне революции
Внешняя политика Англии в Европе накануне Февральской революции. Дипломатия Пальмерстона
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ во ВРЕМЯ ФЕВРАЛЬСКОЙ и МАРТОВСКИХ РЕВОЛЮЦИЙ 1848 года
Внешняя политика Временного правительства во Франции в феврале-мае 1848 г.
Европейские правительства и Февральская революция
Вторая республика и Николай I после мартовских революций в Австрии и Пруссии. Польский и шлезвиг-голштинский вопросы и европейские правительства от марта до июля 1848 г.
=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=
Итак, в нашей библиотеке теперь сформирован новый раздел - "ВЕСНА НАРОДОВ": европейские революции 1848 года
Итоги вахты:
Ф.Потемкин. Июльская монархия во Франции (1830—1848 гг.)
Л.Бендрикова. Экономический кризис и рабочее движение накануне Февральской революции во Франции
Р.Авербух. Рабочее движение в Вене в августе 1848 года
Революция 1848 года: статьи, письма, стихотворения К.Маркса, Ф.Энгельса, Ф.Фрейлиграта, Г.Гейне, Г.Гервега, М.Бакунина, Ж.Ренара, Ф.Лассаля, Ф.Меринга, П.Фрелиха Перевод с немецкого и предисловие Н.Н.Попова
Е.Степанова. Маркс и Энегльс в первые месяцы революции 1848—1849 годов
Т.Ойзерман. Развитие марксистской теории на опыте революции 1848 года
Находка гражданки Березовый сок: <>a href="www.ohio.edu/chastain/contents.htm"англоязычная энциклопедия революции 1848 года
С.Сказкин. Сорок восьмой год во Франции (февраль-июнь)
М.Айзенштат. Революция 1848 г. во Франции. История Франции 1-ой половины XIX века
А.Молок. Июньские дни 1848 года в Париже
Ш.Шмидт. Июньские дни 1848 года
Марк Вилье. Женские клубы и легионы амазонок. Главы VIII-X. 1848 год. Борм и везувианки. Феминистское движение. Г-жа Нибуайе и Общество женского голоса. Женский клуб
А.Иоаннисян. Революция 1848 года во Франции и коммунизм
Л.Бендрикова. Французская историография революции 1848—1849 гг. во Франции (1848-1968)
находка гражданки Березовый сок: англоязычная энциклопедия революции 1848 года